(Часть 1) Гленн Гульд  - прямая противоположность Рихтеру. Субтильный интроверт  с признаками аутизма, который  нашел свой путь освобождения, как от недостатков в себе самом, так и от того, что не любил.

Слишком эмоциональный и чувствительный к внешним факторам, чутко реагирующий на настроения публики и критику, на концертах он чувствовал себя жертвой, которую привели на заклание.

Поэтому задолго до окончания своей концертной деятельности, в одном из интервью он сказал, что закончит выступать, как только окрепнет материально настолько, чтобы позволить себе  не концертировать.

Так и случилось - десять лет спустя, хотя и на два года позже отмеренного себе самому концертного срока – не в 30 лет, а в 32. Но он не умер,  не стал отшельником, не затворился в слоновой башне, как пишут некоторые, а выбрал уединение,  как наиболее комфортный для себя способ существования.

В результате освобождения личностной энергии, которая сковывалась публичными выступлениями на концертных подмостках, он стал во второй половине жизни тем, кем  хотел стать: свободным человеком, оригинальным музыкантом, эпохой в исполнительском искусстве, мыслителем и  философом со своим оригинальным видением мира музыкального и окружающего.

Интеллектуальная кабинетная деятельность его привлекала значительно больше, чем публичная, в любых ее формах. Она  всегда у него связывалась с соперничеством, к которому он никогда не стремился и избегал. Во второй половине жизни Гленн Гульд предстает совершенно живым, свободным и абсолютно современным, уже не боящимся высказываться и действовать так, как считал нужным.

Рихтер, в отличие от Гульда,  так и не смог снять с себя сковывающий его личность публичный панцирь. Личность великого пианиста раскрывалась и освобождалась только за роялем, да в одиночестве, или  когда выезжал на гастроли за границу.

Ему не хватало свободы, не хватало воздуха, он не был свободным человеком. Это чувствуется в его фигуре, монолитности, близкой к монументальности, в жестах и мимике.  Но он принял это как судьбу, как данность, не пытаясь ничего менять во вне.

Гульд Гленн вырвался из этой публичной зависимости, сформулировав свое личное музыкальное кредо, манифест, постепенно реализовав его, несмотря на критику, непонимание, неприятие и чуть ли не обвинения в психической ненормальности. Гульд Гленн смог позволить себе быть свободным. В этом его преимущество и отличие от  Рихтера.

Прослушав и прочитав записи его исполнений, его интервью и статьи о нем (которых, кстати, у нас не так много) комментарии, Гленн Гульд у меня меньше всего ассоциируется с социальным анахоретом и  закрытостью.

Это абсолютно живой, открытый человек, свободно высказывающий свои мысли и не только о музыке: он шутит, смеется, забавляется и играет по своим правилам.  Он – человек играющий, в прямом и переносном смысле. А кто и вызывает ассоциацию с затворником и закрытостью – так это Рихтер.

Гленн Гульд   любил чистый звук и интеллектуальный анализ, был гениальным системщиком  в области музыки, препарируя музыкальное произведение на отдельные звуки, отдельные фразы, изучая связи звуков и фраз, проясняя структуру произведения и делая ее прозрачной для исполнительства и слушателя. Этот метод он назвал аналитической ясностью.

Рихтер никогда не подходил к произведению аналитически, более того, он выступал против всякого изучения и анализа. Рихтер всматривался в произведение, Гульд – вслушивался, Рихтер включал сердце, Гульд – ум.

Рихтер считал исполнителя зеркалом композитора, Гульд – экспериментировал и импровизировал, исполняя одно и то же произведение по-разному: то быстро, то медленно, сознательно отклоняясь от текста и шаблонного традиционного исполнения, не признавая середины. Гульд Гленн - экстремист. Он часто использовал монтаж записи, добиваясь наилучшего звучания, Рихтер – никогда: он любил живые концерты.

Гленн Гульд  в результате скрупулезной работы над собой выработал в себе многие качества, которых у него в первых выступлениях не было: устойчивость темпоритма, единую пульсацию звуков и фраз, отказ от традиционной легатности и педальности, взяв под контроль каждый звук и каждую фразу.

Он оседлал свои недостатки, превратив их  в достоинства. То была школа собственного выстраивания и преодоления, попытка найти равновесие между эмоциональным и рациональным. Но чтобы достичь такого равновесия, он от много отказался. Например, он не любил, в силу особенностей своего характера и психологического строя, общения с людьми, потому что оно требовало слишком больших затрат энергии,  утомляло и выводило из равновесия. Любое общение требовало потом, как он сам говорил, восполнения  энным числом одиночества и уединения.  Существенным числом.

Гульд не любил своих выступлений на концертах, прежде всего, по причине дискомфорта и чувства соперничества, возникающих всякий раз, как он выходил на подмостки, сравнивая их с цирковой ареной (знаю эти чувства по себе, долгое время являясь преподавателем).

Пианист боялся обсуждений своей частной жизни и потому вел ночной образ жизни, выезжая из гостиницы, где жил, только по ночам.

Гленн был ипохондриком, боялся заразиться или простыть, всегда носил перчатки, даже в бассейне. У него была своя манера исполнения, начиная со стула, который был на 20 см ниже обычного, сделанный его отцом еще в детстве. Ему  он  ни разу не изменял. Это позволяло пианисту видеть клавиатуру вблизи и контролировать игру.

В ходе исполнения он сам себе дирижировал и напевал, что происходило, по его словам, автоматически, но очень мешало в процессе записи. Гульд любил в музыке переходные фигуры, стоявшие между эпохами.

И не любил исполнять произведения, специально написанные для фортепиано, чаще исполняя те, что были написаны для других клавишных инструментов: клавесина, органа, клавикорда.  Гленн Гульд был гидом в мире музыки всех эпох, некоторые даже считают, что в нем жила просветительская жилка.

Уйдя от живого исполнительства в концертных залах, он сосредоточился на звукозаписи и реализации своих идей.

Это было очень органично для него и его психологического типа: тишина, уединенность, исполнение в условиях, не травмирующих психику,  отсутствие соперничества не только с другими, но и с самим собой, давали совершенно иной результат.

Звукозапись давала возможность импровизации и достижения того качества звука, которого невозможно было добиться в концертном исполнении. В студии можно было  уйти от одноразовости и ошибок, неизбежных при живом исполнении, можно было найти лучший вариант интерпретации при монтаже.

Так он мог реализовать идею единства композитора, исполнителя и слушателя, которое было утрачено, по его мнению, в начале XVIII века, и еще многое другое. Можно сказать, что Гульд стал предтечей и первопроходцем в использовании возможностей технического прогресса на максимальном уровне.

Сегодня это уже  Интернет, который, как определил его дьякон Андрей Кураев, является абсолютно монашеским занятием, уединение и возможность спокойного размышления и самореализации. Нет сомнения, что для Гленна Гульда Интернет стал бы очередным прорывом.  (Продолжение следует)

Тина Гай

Related posts

• Вечерний звон
• Хуторок. Старинный романс по выходным
• Хазрат Инайят Хан. Мысли Суфия
• Дельвиг. Русские песни
• Чюрлёнис. Философия жизни
• Игорь Стравинский: интересные факты
• Очаровательные глазки…
• Петр Вяземский. Я - записная книжка
• Песнопения Преображения Господня
• Игорь Стравинский. Русский период