Мацуо Басё в России - самый известный поэт Японии, и не только в России, но и во всем мире.  Гений трехстишия или хокку (хайку, хайкай) был странствующим поэтом, сочинявшим не только стихи, но и прозу. Но главным образом он известен как реформатор хокку, превративший эти короткие стихи с известным сочетанием количества слогов в строчках (пять - семь - пять) из простой игры слов в философию. Один из учеников Мацуо Басё на вопрос о том, что нового привнес его учитель в поэзию, ответил:

«Если прежние поэты воспевали соловья, который поет на ветке сливы, то нынешние подмечают, как он «роняет помет на лепешку»».

Соединение повседневности с поэзией, умение найти прекрасное во всем, что окружает человека, даже в том, как птичка роняет свою лепешку, главное, что отличало поэзию самого Мацуо Басё и его поэтической школы. Он был уверен, что для настоящего поэта нет ничего в мире и природе, что не могло бы стать предметом поэтического.

А еще в хайбуне должен быть дух «хай», т.е. некоторая ироничность по отношению к объекту и к самому себе. Способность придать стихотворению особый аромат не только легкой умешки, но и мистической таинственности, вызывающей у читателя  ощущение невысказанности и затаенности, - это тоже стиль Басё.

То, что Мацуо был поэтом, известно многим, а вот то, что он писал прозу, знают далеко не все. А между тем, кроме дневниковых записей  о своих путешествиях, Басё писал также краткие или более обширные комментарии к своим коротким стихотворениям.

Нельзя сказать, что он был первым, кто начал сопровождать свои стихи краткими вступлениями, но он стал первым, кто превратил эти пояснения в поэзию, написанную прозаическим языком.

Жанр сопровождения хайкай коротким предисловием, водящим в контекст стихотворения, называется хайбун (сокращение «хайкай-но бунсё»).

Такое введение было  необходимо, чтобы читатель понимал, в  какой атмосферы родилось стихотворение. Фактически это был словесный рисунок, сопровождавший поэтическую миниатюру.

Сразу скажу, что я с трудом воспринимаю японскую и китайскую поэзию. Во многом потому, что не знаю реалий, на которых воспитываются поэты Востока и в окружении которых растут. Специалисты, да и сами японцы, часто сами не знают, откуда они больше черпают восприятие окружения: из книг или из самой природы.

Что уж говорить о тех, кто не знает китайского и японского и не сталкивался с восточными реалиями. Зато этот жанр становится более понятным, если читать хайбуны, написанные не только японскими поэтами, но и нашими соотечественниками. В последнее время – это вовсе не редкость, а скорее норма, если учесть, что организуются даже специальные конкурсы такой поэзии.

Я попробовала соединить в одном тексте хайбуны Мацуо Басё и хайбуны поэтов, наших современников, и мне кажется, что это не только интересно, но и познавательно с точки зрения понимания того, что такое хайбун.

Мацуо Басё. (В переводах Татьяны Соколовой-Делюсиной)

Предостережение живущим уединенно

Ну и разленился же этот старик! В последнее время даже гости стали докучать мне, и я многажды клялся себе: "Не буду больше ни с кем видеться, не буду никого к себе звать!" И только лунной ночью или снежным утром сердце сжимается от безмерной тоски по другу! Молча пью вино, самого себя спрашиваю, самому себе отвечаю. Распахнув дверь хижины, любуюсь снегом, пригубив вина, берусь за кисть, потом откладываю ее… Ну что за безумный старик!

Пью вино,
Но заснуть все трудней и трудней.
Снежная ночь.
<около 1688>

***

Слива у изгороди

Зайдя как-то навестить одного человека в его убежище, обнаружил, что хозяина нет дома, - как мне сказали, он отправился в паломничество по монастырям, - хижину же охранял какой-то старик. Рядом у изгороди пышно цвела слива. "Вот кто чувствует себя здесь хозяином!" - невольно воскликнул я, старик же ответил: "Но ведь изгородь эта не наша…" На это я сказал:

Нет хозяина дома.
И даже слива цветет сегодня
За изгородью чужой.
<1686>

****

Снежные шары

Некий Сора поселился по соседству с моей хижиной и с тех пор ни утра, ни вечера не проходит без того, чтобы мы не сообщались: то он меня навестит, то я его. Когда я готовлю еду, он помогает мне собирать хворост и разводить огонь в очаге, вечерами же, когда я кипячу воду для чая, он приходит и стучит в мою дверь. По натуре это человек, склонный к затворничеству, и нас с ним связывает несокрушимая дружба. Однажды вечером, когда он пришел ко мне, падал снег…

Огонь разведи,
Я же порадую взор твой -
Снежный скатаю шар.
<1686 >

***

Елена Неменко. Хайбун про зеленый чай…

…. … Она легким незаметным движением вынимает из-за пояса кимоно шелковый платок. сложенный уголком. Заученными движениями изящно сворачивает его в прямоугольник и символично приглаживает ребром точеной ладони, затем протирает с двух сторон верх крышечки лаковой шкатулки, в которой хранится пудра зеленого чая.

… … Платочек тут же приобретает треугольную форму и занимает место за поясом кимоно. Пальцы, плотно прижатые друг к другу, строго параллельно зависают над бамбуковым миниатюрным черпачком для пудры зелёного чая, платок, сложенный треугольником, вновь превращается в прямоугольник, черпачок в него сначала ровненько укладывается, а потом легонько два раза протирается на глазах у гостя…

… … А гость, уперев ладони в циновку, мягко сидит на своих уютных пятках в хэбэшных носках и впитывает, впитывает покой и умиротворенность, медленно раскручивающиеся с паром, исходящим от изящного сосуда, который язык никогда не повернется назвать котлом, а на нём строго по центру покоится деревянный ковшичек ровно на три глотка, два из которых гостю предстоит выпить бесшумно, а третий, последний, втянуть с таким уважительным шмыгающим звуком – тсщчууу.. . Но это потом в самом конце церемонии, а пока ему ещё только предстоит путь к сохранению духовной чистоты, а его нет без процесса очищения предметов… И поэтому хозяйка ещё добрых два часа будет протирать чашку-пиалу, запаривать бамбуковый венчик для взбивания чая, платочек будет шелковой послушной бабочкой слетать на ладонь, за пояс кимоно, на внешний край чашки…

Тик…тик…тикает
Венчик, взбивающий чай…
Сядь…прислушайся…

***

Людмила Грачева. Живой

Заброшенный сад… Только  скрип калитки да старых качелей в его глубине привлекают внимание редких прохожих, навевая тоску. У калитки черёмуха  беспомощно растопырила свои уже почти опустевшие ветви,  и лишь вездесущие воробьи  на мгновение облепили её верхушку. С трудом угадывая сеть тропинок под пестрым ковром опавших листьев, проникаю  в самое сердце заросшего сада. Роскошный куст калины, окруженный уже одичавшими яблоньками,   поражает своим великолепием. Грозди калины красной в пурпурно-зеленоватом  хороводе листьев, ведомом порывами осеннего ветра, учащают мой пульс. 
     - Живой сад! Живой! – телеграфирует калина в мои виски азбукой Морзе…
  
  
  старая усадьба
  за кованой оградой
  листопад

Тина Гай