(Начало здесь) Формирование антисоветской группы интеллигентов, против которой  проводилась репрессивная операция «Философский пароход», было спровоцировано несколькими образцово-показательными акциями советской власти. Первой в этом ряду стоит изъятие церковных ценностей, которое большинством интеллигенции было воспринято как кощунство и вандализм.

Далее, в 1921 году все высшие учебные заведения лишились автономии: их выборные органы заменялись назначенными «сверху". Ответом стали забастовки профессорско-преподавательского состава и студентов, требовавших возврата прежних органов управления и самостоятельности вузов, тем более, что поставленные сверху товарищи быстро себя скомпрометировали доносами и провокациями.

Ленин требует срочно уволить двадцать-сорок профессоров и ударить по ним как можно сильнее. Все активные руководители профессорских забастовок позднее были включены в список пассажиров «философского парохода». Список пополнили  активные участники Всероссийских съездов врачей, аграриев, геологов и кооператоров, в один голос критиковавших ситуацию в стране.

Члены Политбюро ЦК РКП (б), принимавшие решение об административной высылке

Кроме того, пришедшие к власти большевики не имели опыта государственного управления, сплошь и рядом допуская ошибки и с ситуацией не справлявшиеся. Это вызывало острую критику в адрес правительства, но необходимо было сделать все, чтобы государство, плохо работающее, с громоздким и непрофессиональным аппаратом,  малограмотными руководителями все-таки устояло, даже ценой расстрелов и репрессий, сначала - по отношению к своим - бывшим друзьям и соратникам (начались суды над меньшевиками и эсерами), а затем - и к другим.

Но неожиданно для себя советское правительство столкнулось с тем, что Новая экономическая политика вслед за оживлением экономики реанимировала и общественно-политическую жизнь, в которой главными активистами стали старые интеллигенты в силу большей образованности и культуры мысли, а также большей опытности.

Как бы то ни было, у оппонентов советской власти  появились свои органы печати, в которых они  могли открыто высказываться, но любая критика в свой адрес советской властью воспринималась очень болезненно. Особо пристальное внимание к печати было спровоцировано самими издателями: так  главный редактор журнала «Экономист» (из каких соображений?) направил первый номер журнала лично в адрес  Ленина.

В нем была размещена статья видного социолога Питирима Сорокина, в которой тот критиковал декреты о семье, гражданском браке и анализировал влияние войны на демографию с явным уклоном в национализм:

«…война обессилила белую, наиболее одаренную, расу в пользу цветных, менее одаренных; у нас – великоруссов – в пользу инородцев, население Европейской России – в пользу азиатской, которое, за исключением сибиряков, и более отстало, и более некультурно и, едва ли не менее талантливо вообще».

Реакция последовала незамедлительно: Ленин ответил на критику программной «О значении воинствующего материализма» (март 1922 г.), в которой впервые прозвучала идея высылки профессоров и ученых:

«рабочий класс в России сумел завоевать власть, но пользоваться ею еще не научился, ибо, в противном случае, он подобных преподавателей и членов ученых обществ давно бы вежливенько препроводил в страны буржуазной «демократии». Там подобным крепостникам самое настоящее место»

Идея высылки могла прийти Ленину в том числе и в связи с тем, что к этому моменту Россия  заключила договор с Германией, позволявший заменить Сибирь  ссылкой в Германию, хотя  та отказалась так воспринимать высылку на свою территорию неугодных русских граждан.

Она потребовала, чтобы каждый высылаемый лично подал заявление о предоставлении ему въездной визы: Германия – не Сибирь. Дальше этот сценарий очень быстро начал реализовываться: девятнадцатого мая Ленин дает Дзержинскому указание:

«Обязать членов Политбюро уделять два-три часа в неделю на просмотр ряда изданий и книг, проверяя исполнение, требуя письменных отзывов и добиваясь присылки в Москву без проволочки всех некоммунистических изданий. Добавить отзывы ряда литераторов-коммунистов <...> Собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей».

Проф. А.А. Кизеветтер и Ю.А. Айхенвальд. Рис. И.А. Матусевича (1922).

Через пять дней, 24 мая,  собирается ЦК, которое принимает постановление с подробным описанием, как должна проходить операция: сначала следует тщательно составить список и завести на каждого дело, потом создать при НКВД особый отдел по рассмотрению вопроса высылки и специальный комитет, который  будет принимать решение окончательно.

Первыми в список попадает вся редакция того самого журнала «Экономист», чтение которого оформило у Ленина идею замены расстрела на административную высылку.

Десятого августа выходит Постановление ЦК с утверждением списка, шестнадцатого августа - начались обыски и ночные аресты попавших в список высылаемых.

Кое-кого не нашли, но большая часть была арестована и с ними начали работать наиболее подготовленные следователи. На  допросах выяснялась позиция каждого по отношению к Советской власти и предлагалось подписать два документа: подписку о согласии на высылку и подписку о невозвращении обратно.

Всем давалось время – семь  дней – для сборов с указанием, что разрешается и что не разрешается брать с собой. Указывалось, куда следует прибыть для посадки на пароход. Об отбытии из России известный русский философ   Лосский Н.О. вспоминал:

«на пароходе ехал с нами сначала отряд чекистов. Поэтому мы были осторожны и не выражали своих чувств и мыслей. Только после Кронштадта пароход остановился, чекисты сели в лодку и уехали. Тогда мы почувствовали себя более свободными. Однако угнетение от пятилетней жизни под бесчеловечным режимом большевиков было так велико, что месяца два, живя за границею, мы еще рассказывали об этом режиме и выражали свои чувства, оглядываясь по сторонам, как будто чего-то опасаясь».

М.А.Осоргин на философском пароходе. Рис. И.А. Матусевича (1922).

Поэтому разговоры о том, что профессора не желали уезжать являются скорее мифом, чем реальностью. Это в первые год-два они надеялись, что все образуется и искренне хотели служить Отечеству и народу. Потом  иллюзии развеялись. Писатель М.А.Осоргин вспоминает о тех днях:

«К концу затяжной канители – одна мысль была у всех этих «политических злодеев», раньше за границу не собиравшихся: только бы не передумали те, чьим головам полагается по должности думать.

Все ликвидировано, все распродано, все старые, прочные, десятками лет освященные связи отрезаны, кроме одной, порвать которую никто не в силах – духовной связи с родиной; но для нее нет ни чужбины, ни пространства…

…Вот открывается нам Европа… Европа, в которой пока еще можно дышать и работать, главное – работать. По работе мы все стосковались; хотя бы по простой возможности высказать вслух и на бумаге свою подлинную, независимую, неприкрытую боязливым цветом слов мысль…

Для нас, пять лет молчавших, это счастье. Даже если страницы этой никто не прочтет и не увидит в печати. …Разве не завидуют нам, насильно изгоняемым, все, кто не могут выехать из России по собственной воле? Разве не справедливо подшучивают они над нашей «первой, после высшей», мерой наказания?»

Это была правдой: известно, что некоторые попали в список «по блату», о чем, в частности, воспоминает Д.С.Лихачев. Высылаемый Изгоев рассказывает, что увидев какой-то пароходик, кто-то из высылаемых  пошутил:

«Пароходик от «Чеки» с приказанием вернуть всех обратно до нового распоряжения……».

Проф. С.Л. Франк с детьми. Рис. И.А. Матусевича (1922).

Девятнадцатого  сентября из Одессы в Константинополь отправился украинский «Философский пароход» с историком Антонием Флоровским, братом известного священника и богослова Георгия Флоровского.

Двадцать третьего сентября отправился «философский поезд»  Москва-Рига с философами Федором Степуном и социологом Питиримом Сорокиным.

Двадцать девятого сентября из Петрограда в Штеттин отплыл пароход «Oberbürgermeister Hacken» с Николаем Бердяевым, Иваном Ильиным, Сергеем Трубецким,  Михаилом Осоргиным и другими.

Второй рейс - пароход «Preussen» - отправился 16 ноября с Н.Лосским и Л.Карсавиным на борту. Четвертого декабря в Берлин прибыла группа из Грузии в количестве 62 человек, депортированных по политическим мотивам.

И, наконец, завершила эту операцию вначале 1923 года высылка двух Булгаковых: Сергея Николаевича Булгакова, известного священника и богослова, и Валентина Булгакова, хранителя музея Л.Н.Толстого.

Этой акцией и для высылаемых, и для остающихся все только начиналось: отправлявшиеся в эмиграцию думали, что там их ждут, некоторые даже готовили речи. Однако, к их глубокому разочарованию, по прибытии на пристань Штеттина  они увидели, что причал пуст. На вокзале Штеттина, куда они отправились,  местные немцы не скрывали своего раздражения: «Понаехали!»

Жизнь в эмиграции у всех складывалась по-разному, чаще не так успешно, как в России, а главное нарастали  тоска и пессимизм. Для советского же правительства операция оказалась успешной: административная высылка верхушки интеллигенции очистила СССР от самой думающей культурной прослойки, имевшей собственную, независимую точку зрения, которую она могла формулировать и высказывать. Оставалось расправиться с «недобитыми» интеллигентами, но это  было уже значительно легче.

Ильин и Трубецкой на борту философского парохода. Рис. И.А. Матусевича (1922).

Так планомерно и постепенно уничтожалась всякая возможность мысли, от которой, по словам Ленина, хотели очистить Россию надолго, что у них и получилось. Кроме этой, основной задачи, операция «Философский пароход» вбила клин между интеллигенцией оставшейся и эмигрировавшей, по-разному смотревшими на ситуацию в стране.

Да и внутри эмиграции всё было совсем не просто. Достаточно почитать мемуары, письма и воспоминания эмигрантов, которыми заканчиваю эту трагическую страницу российской истории. Это отрывок из статьи  Федора Степуна «Задачи эмиграции», написанной ровно десять лет спустя после «Философского парохода»:

«Для нас несравненно важнее разрешить совсем иной вопрос: вопрос о том, почему эмиграции не удалось осуществить ни одной из поставленных ею себе общественно политических задач. Все попытки вооруженной борьбы с большевиками обанкротились. Все мечты по созданию обще эмигрантского представительства подъяремной России в Европе — разлетелись.

Влияние научных работ эмиграции по изучению Советской России минимально. Европейцы больше верят большевикам, чем нам. Но что самое прискорбное; это то, что старшее поколение эмиграции не сумело завещать своего общественно-политического credo и своего анти большевицкого пафоса своим собственным детям: дети или денационализируются, или... большевизанствуют».

Тина Гай