Мой Пушкин, как и у каждого, только мой. Я его прожила и прочувствовала.

Шестое июня -  день русской словесности. Для меня - день русской поэзии и начала России.

Сколько написано на пушкинскую тему юношеских сочинений, не счесть, и почти все об одном – пересмешнике, поэте природы, талантливом сказочнике.

Конечно, это так, но это не мой Пушкин. Со временем казенная пушкинская тема превратилась совсем не в казенную жизнь гения.

Только когда перевалило за сорок, поняла трагическое одиночество поэта: в детстве недолюбленный ребенок, его смерть - не случайность, и  перелом, случившийся в Михайловском, тоже закономерность.

Мой Пушкин  возник неожиданно, когда повзрослев и получив от жизни не одну пощечину, находясь в глубокой депрессии, взяла в руки сначала Чехова, потом Пушкина. Период перестройки имел свои приятные моменты. Предприятия закрывались, работники отправлялись в административные отпуска и появилось свободное время. От тоски и безнадеги все время читала.

Читала взахлеб недочитанное, перечитывала дочитанное, открывала книги, мимо которых когда-то прошла, так и не прочитав, собирала библиотеку любимых писателей и философов. С того времени для меня началась совсем другая жизнь. Стали появляться книги в свободной продаже и большом количестве. Хорошие книги.  Но первыми в этом ряду были Пушкин и Чехов. Они первыми приводили меня в чувство.

Пушкина почувствовала всеми порами души: его трагедию, запах, страдания, печаль, непонимание. Я оплакивала его. Пушкинские стихи стали не просто стихами, а выстраданной и очень личной исповедью человека гонимого, нелюбимого, жаждущего любви. И детскую «Капитанскую дочку» читала уже совсем не с детским пониманием.

Удивительно, но с Пушкиным можно прожить всю жизнь от младенчества до старости. В детстве – сказки о Салтане, попе, царевне, петушке, рыбаке и рыбке. Детское сердечко млеет, когда слышит мелодию Пушкинского стиха, до сих пор звучащую у меня в ушах, а старенькие книжки с  его сказками пылятся на антресоле и балконе, дожидаясь своего нового часа.

В юности - " Прощай, письмо любви!", "Храни меня, мой талисман..."«Я Вас любил…», «Желание славы», «Если жизнь тебя обманет».

Все дышит любовью, ожиданием счастья, радостью жизни… Все впереди, даже если тебя обманет жизнь, можно не грустить. Но годы идут и любимыми  становятся:

«Пора мой друг, пора! Покоя сердце просит…»,   «Странник», «Мирская власть», «Не дорого ценю я громкие слова…» и «…Вновь я посетил…».

Жизнь оказалась значительно сложнее, чем грезилась в юности; усталость, ощущение, что жизнь заканчивается, безнадежность и тоска звучат в его последних стихах. И сегодня здесь мой Пушкин.

Мой Пушкин стоит особняком от всех: он - пограничник,  который разделил два времени России на две эры: до  и после. С моего Пушкина начинается новая история России, точка отсчета которой - шестое июня 1799 года.

Пушкин стал открывать мне поэзию. Она все больше и больше входила в мою жизнь. И сегодня, в  день поэзии, не могу удержаться и поделиться радостью открытия новых для меня имен и поэтов. Они наши современники, продолжатели моего Пушкина, потому что я их чувствую и понимаю.

Подборку сделана из стихотворений поэтов, которые участвовали в конкурсе "Согласование времен". Но начать хочется с любимого Дмитрия Быкова и Елены Рышковой, организатора конкурса "Согласование времен".

Дмитрий Быков
Если бы кто-то меня спросил,
Как я чую присутствие высших сил —
Дрожь в хребте, мурашки по шее,
Слабость рук, подгибанье ног, —
Я бы ответил: если страшнее,
Чем можно придумать, то это Бог.

Сюжетом не предусмотренный поворот,
Небесный тунгусский камень в твой огород,
Лед и пламень, война и смута,
Тамерлан и Наполеон,
Приказ немедленно прыгать без парашюта
С горящего самолета, — все это он.

А если среди зимы запахло весной,
Если есть парашют, а к нему еще запасной,
В огне просматривается дорога,
Во тьме прорезывается просвет, —
Это почерк дьявола, а не Бога,
Это дьявол под маской Бога
Внушает надежду там, где надежды нет.

Но если ты входишь во тьму, а она бела,
Прыгнул, а у тебя отросли крыла, —
То это Бог, или ангел, его посредник,
С хурмой «Тамерлан» и тортом «Наполеон»:
Последний шанс последнего из последних,
Поскольку после последнего — сразу он.

Это то, чего не учел Иуда.
Это то, чему не учил Дада.
Чудо вступает там, где помимо чуда
Не спасет никто, ничто, никогда.

А если ты в бездну шагнул и не воспарил,
Вошел в огонь, и огонь тебя опалил,
Ринулся в чащу, а там берлога,
Шел на медведя, а их там шесть,
Это почерк дьявола, а не Бога,
Это дьявол под маской Бога
Отнимает надежду там, где надежда есть.

Фото Елены Рышковой

 Португалия

всё ли выдуло ветром насухо -
не осталось ни капли слов
солью горькою, океанскою
на стекле голубых очков.
эвкалиптовой зубочисткою
тычет в небо с утра гора
и поэзией непрочитанной
испаряются облака,
по пути за кордон и далее
вслед за солнца слепым желтком
отцветает бордовой далией
вечер, сохнущий над столом,
океан лижет пятки берегу,
на затылке вздымая шерсть,
тонкой линией единения
отсекая, что может съесть,
и такая молчит история
в янтаре легендарных дат,
что поэзии лишь дозволено
за молчальницу рассказать.
(Е.Рышкова, четверг, 30 мая 2013 г.)

Фото Елены Рышковой

Наталья Резник

Невский
Невский состоит из шумов и обрывков слов,
Толпы, автобусов, машинных гудков.
Я лечу по нему над тысячами голов,
Над устойчивой враждебностью трех веков.

Я чужая здесь, быть не могу чужей.
Боюсь, что меня давно выдают уже
Голос, глаза, нос, форма ушей
И запись ужасная в паспорте - "ПМЖ".

Я волос, как сказал поэт, не брала у ржи.
Я вообще легко приживаюсь в любой среде.
Мне все равно, все равно, все равно, все равно, где жить.
Но я не могу родиться больше нигде.

Фото Елены Рышковой

 

Михаил Придворов
Письма в никуда
Письмо №2
Я живу внутри кота,
Ты – внутри собаки, может.
Между нами пустота
Смыслы вычурные множит.

Крутит кот веретено,
По следам собака кружит.
Я мяукаю в окно,
Ты скулишь в ответ снаружи.

Между нами темнота
Непонятная и злая.
Я живу внутри кота
И с ума схожу от лая.

Письмо № 27
Возьми
Когда вокруг не будет ни души,
Когда в своей заблудишься тени,
Возьми и ничего не напиши,
Возьми и никому не позвони.

Когда уйдёт единственный трамвай,
Когда вертушка выплюнет CD,
Возьми и никому не открывай,
Возьми и никуда не уходи.

Когда стоят бессменно ноябри,
Когда вороны каркают «банзай!»,
Возьми и ничего не говори,
Возьми и никуда не исчезай.

Когда твои часы зайдут в тупик
С одиннадцати ночи до восьми,
Возьми, не отпуская ни на миг,
Меня хотя бы за руку возьми.

Ян Бруштейн
Место речи
Место речи неизменно,
Вместо встречи – дым и тлен.
Только павший на колена
Не поднимется с колен.

Долгий голос из-под гнёта
Просочится, как живой,
И покажутся тенёта
Синевой над головой.

Зуд подкожный, звон острожный,
Судьбы читаны с листа.
Место речи непреложно -
Там, где божья пустота,

Там, где битая посуда
Где виновен – хоть секи...
Там, где рвутся из-под спуда,
Как мычание, стихи.

Седьмая вода
От первой воды – ни беды, ни отгадки,
И были бы взятки привычны и гладки
У тихой рабочей пчелы.
Вторая вода – забодай меня птица:
Такая страница под утро приснится,
Почище двуручной пилы.

Где травы напитаны кровью и солью,
Там бешеный волк породнился с лисою,
И эта вода не для вас.
Вы третью просите – из ветки кленовой,
Не новой, но всё же по масти бубновой,
Готовой гореть напоказ.

В четвёртой и пятой – судак и плотица,
Могли бы ловиться, коль не суетиться...
Шестую не пьёт и зверьё.
Шестая – она для тоски и позора,
В ней вымыты руки и ката, и вора,
И ворон не помнит её.

Но если поднимутся страсти земные
По сердце, по душу, по самую выю,
И ты покоришься судьбе,
Седьмая вода – из под корня и камня –
Захватит, завертит, застынет и канет,
И память сотрёт о тебе.

Елена Лапшина.
Всяко хищного хитрого зверя во мне излови,
облегчи не ручную поклажу – сердечную кладь.
Научи меня, Господи, той нетелесной любви:
не лицо дорогое – любить, не объятья – желать.

Зверь и впроголодь жив – не кормлю, не давала бы пить,
да сама угасаю – близнец не по крови родной.
Научи меня, Господи, так незлобиво любить,
чтобы алчущий зверь не метался по клетке грудной.

Научи меня, Господи, видеть очами любви
не своё отражение в муже – подобье Твоё,
чтоб не выло, не корчилось, изнемогая в крови,
то дитя, одичавшее с голоду, яко зверьё.

* * *

Отпустишь калитку, горний покинешь сад,
и мнится: не то казарма, не то барак…
И бродишь, торя насквозь коммунальный ад,
тараща глаза в густой коридорный мрак,

касаясь рукой замшелых чужих пальто,
плечом задевая лыжи, тазы, тряпьё.
Как будто – один из многих, но как никто –
упорствуешь в Лете – в мутной воде её.

И вроде нашаришь двери (а вдруг не те?)
и медлишь полжизни: минуть или войти?
Но это твоё стояние в темноте –
торопит моё старение взаперти.

И ветхую дверь шатаем туда-сюда,
и пробуем крепь щеколды сторожевой.
А хочется задыхаться – не от стыда.
И нужен – один единственный, но – живой.

Светлана Галкина.
Легче не будет, ты что, ты что. Здесь не бывает легче.
Зрение лучше зато потом, вот - фонари как свечи,
снег в волосах, на ресницах снег, разве не счастье, боже.
Мы обойдёмся без клятв навек и не навеки тоже.
Может, когда-нибудь повторим, станем ещё раз ближе.
Чувствуешь - стало болеть внутри? Значит, ты снова выжил.
Значит, держи меня на руках. Знаешь, давно когда-то
жил далеко-далеко в веках сказочный император,
в светлом заоблачном терему, в царстве хмельного лета.
Двух дочерей принесли ему боги огня и света.

Время проходит, шумит волна, ветер несёт удачу.
Младшая любит гулять одна, старшая чаще плачет.
Птицы из сада почти всегда к младшей садятся ближе.
Старшая дочка ворчит: ну да, всё достаётся рыжим.

Праздники с вечера до утра - девочки любят танцы,
Старшая - платья и веера, маски и иностранцев.
Младшая - слушать обрывки фраз или смотреть на свечи.
Звали и замуж с десяток раз кряду за этот вечер,
Но, когда падает кто-то ниц, рыжая лишь смеётся.
Старшей сестре достаётся принц, младшей - цветы и солнце.
Время проходит. Вода бежит. Старшая плачет чаще.

Город вокруг начинает жить, тихий и настоящий.
Выйдем на улицу, в синий свет с искрами снежной пыли.
Видишь, над городом неба нет, видно не заслужили.
Вон под гитару за грош поёт ангел, наверно, падший.
Знаешь, бывает, что нам везёт, так же, как этой, младшей:
с неба на нас не течёт вода, августом пахнет ветер -
люди тогда говорят: ну да, всё достаётся этим.

Сколько ни жалуйся, как ни вой, так же всё будет дальше:
Нам не достанется ничего, здесь ничего не наше.
Да, пусть под нами не треснет лёд - нам не откроют двери.
Нас ничего, ничего не ждёт, в этом мне можно верить.

Если к нам даже спешит гонец - только послать на пламя,
Нам не достанутся ни дворец, ни паруса с гербами,
Ни дармовой королевский пир, ни золотая дверца.
Только больной и безумный мир, бьющийся вместо сердца.

С праздником поэзии и русской словесности всех!

Тина Гай