Вместе с Крещением неизменно на память приходит Николай Рубцов. Они стоят рядом: в этот день русский поэт крестился  в Вечность.

Еще в конце семидесятых знакомый журналист сказала: «Запомните  имя - Николай Рубцов. Это один из лучших и значительных поэтов России». Она была права.

Николай Рубцов сумел каким-то непостижимым образом переплавить в своем творчестве лучшее, что есть  в русской поэзии, при этом оставаясь самим собой.

По неприкаянности, любви к перемене мест и шаманству он похож на Хлебникова, по трагическому ощущению жизни – на Блока, по проницательному видению русской жизни - на Есенина,

по мистическому ощущению будущего – на Лермонтова, по чувству природы – на Фета и Тютчева. Но при этом  никого из них он не копировал, оставаясь самобытным русским поэтом.

Я переписывать не стану
Из книги Тютчева и Фета,
Я даже слушать перестану
Того же Тютчева и Фета,
И я придумывать не стану
Себя особого, Рубцова,
За это верить перестану
В того же самого Рубцова,
Но я у Тютчева и Фета
Проверю искреннее слово,
Чтоб книгу Тютчева и Фета
Продолжить книгою Рубцова!..

В его поэзии нет ничего, что напоминало бы о том, что  он родился и жил в Советском Союзе, и слова «Рубцов – советский поэт» рядом не стоят, потому что просто не совместимы. Не зря при жизни поэта упрекали в недостаточности отражения современной жизни и в том, что он весь – в прошлом.

А заодно упрекали и в пессимизме. Надо сказать, что критики нутром чувствовали его чужеродность советской реальности и  упреки были справедливыми: в поэзии Николая Рубцова так мало советского, как будто реальность его обмывала, но не проникала внутрь.

Он вышел из нее нетронутым, встав естественным образом в один ряд с Пушкиным и Лермонтовым, Некрасовым и Есениным, Фетом и  Тютчевым, Блоком и Хлебниковым. Его место - в этом ряду, ими он пропитан и просвечен.

Взбегу на холм и упаду в траву.

И древностью повеет вдруг из дола!

Засвищут стрелы будто наяву,

Блеснет в глаза кривым ножом монгола!

.................................................................

Россия, Русь! Храни себя, храни!

Смотри, опять в леса твои и долы

Со всех сторон нагрянули они,

Иных времён татары и монголы.

Они несут на флагах чёрный крест,

Они крестами небо закрестили,

И не леса мне видятся окрест,

А лес крестов в окрестностях России…

***
О, Русь—великий звездочет!
Как звезд не свергнуть с высоты,
Так век неслышно протечет,
Не тронув этой красоты

Поэзия Николая Рубцова проникнута русским национальным духом и русским ощущением жизни. Но не потому, что в его стихах присутствует деревня, лес, почерневшие от дождей избы и березы, а потому что в ней живет невидимая, укрытая в снегах и истории Русь с ее церквями, кладбищами, крестами, тягой к святости и небесной чистоте.

От его стихов идет тепло русской печки, они пахнут парным молоком, цветами и осенними дождями. Русь у поэта -  вне социальности, вне политики, вне державности и государственности. Она там, где этих слов нет, но есть тишина, покой и воля.

Я люблю, когда шумят берёзы,
Когда листья падают с берёз.
Слушаю – и набегают слёзы
На глаза, отвыкшие от слёз.

Всё очнётся в памяти невольно,
Отзовётся в сердце и в крови.
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви.

Николай Рубцов  удивительным образом смог все, выпавшее на его долю - холодные и голодные годы, сиротство, безденежье, не сложившуюся личную жизнь, бесконечные истории, в которые попадал по глупости и жажде справедливости, переплавить, выбросить как шлак все грязное, неприглядное, суетное и сотворить из этого удивительно чистые, как слеза ребенка, стихи.

Уже было однажды, когда из страшной резни и тяжелого периода  русской истории родились прозрачные и светлые по красоте и чистоте духа иконы Андрея Рублева. Так и у Николая Рубцова о реальных событиях, в которых он жил, говорит только щемящая интонация, звучащая почти в каждом его стихотворении.

Я люблю судьбу свою,
Я бегу от помрачений!
Суну морду в полынью
И напьюсь,
Как зверь вечерний!
Сколько было здесь чудес,
На земле святой и древней,
Помнит только тёмный лес!
Он сегодня что-то дремлет.
От заснеженного льда
Я колени поднимаю,
Вижу поле, провода,
Все на свете понимаю!
Вот Есенин – на ветру!
Блок стоит чуть-чуть в тумане.
Словно лишний на пиру,
Скромно Хлебников шаманит.
Неужели и они –
Просто горестные тени?
И не светят им огни
Новых русских деревенек?
Неужели
в свой черед
Надо мною смерть нависнет, –
Голова, как спелый плод,
Отлетит от веток жизни?
Все умрём.
Но есть резон
В том, что ты рождён поэтом.
А другой – жнецом рождён...
Все уйдем.
Но суть не в этом...

Его Россия – это тот источник, к которому идешь, когда плохо, когда кажется, что силы на исходе и чтобы жить дальше, надо испить из этого чистого родника и тогда появятся силы жить дальше. Вот таким было чувство Родины у Николая Рубцова. Для него Родина – не территория, не место, где всегда хорошо и сытно, а душа, без которой он умрет.

Эта связь кровная, ее невозможно разорвать, и где бы он ни жил, его всегда тянет обратно, в родную деревню, туда, где он пропитался красотой северной природы и ее духом, научился доброте и справедливости, где похоронена его мать и где он снова обретает силы.

Рукой раздвинув темные кусты,
Я не нашел и запаха малины,
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины...
..................................................

Пускай меня за тысячу земель
Уносит жизнь! Пускай меня проносит
По всей земле надежда и метель,
Какую кто-то больше не выносит!

Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный
свято погребен
В такой же белой горестной рубашке.

Тина Гай