(Начало здесь) Почему же против устава общин, который предложила игуменья Митрофания, выступили многие церковнослужители и особенно - настоятели монастырей? Дело в том, что монастыри в православной традиции – это место общения с Богом, место молитвенное, а община сестер милосердия, согласно уставу, становилось с одной стороны тем же монастырем, но акцент переносился с молитвы на миссионерскую помощь людям.

Однако первоначально орден сестер милосердия возник как светская организация, в которой участвовали знатные дамы, по призыву сердца желающие помочь русским солдатам в Крымской войне. Превращение общин в подобие западных монастырей, во главу которых ставилась миссионерская деятельность, была совершенно чуждой православной традиции.

Но Святейший Синод, в конце концов, утвердил устав общины, предложенный игуменьей, а покровительницей общин стала сама Государыня Императрица Мария Александровна, жена Александра II. Сначала матушка Митрофания пустила на благоустройство своей обители и создание общин всё свое немалое наследство, потом стала привлекать к пожертвованиям богатых купцов и промышленников, стремившихся получить право ношения чиновничьих мундиров или быть награжденными орденом Анны за благотворительность: он давал право на неплохую пожизненную пенсию.

То, и другое игуменья обещала выхлопотать пред императрицей, к которой она по-прежнему была вхожа как бывшая фрейлина. И это у нее действительно получалось, но когда поток таких «благотворителей» иссяк, наследство кончилось, а созданное ею монастырское хозяйство и общины требовали миллионы, которых у нее не было, игуменья Митрофания решила, что цель оправдывает средства.

И, используя свои связи при дворе и высокое происхождение, решила конвертировать их в нужные ей миллионы. Первой жертвой стала Медынцева, московская купчиха, обладавшая  большим состоянием, но, поскольку над ней было установлено опекунство, т.к. она тихо спивалась, то не имела права распоряжаться своим имуществом, хотя ежемесячно ей выдавалась немалая сумма – 600 рублей, но этого ей не хватало.

Чтобы снять опекунство и тем самым получить право распоряжения своим капиталом, требовалось высокое покровительство. «Добрые люди» посоветовали обратиться к игуменье Митрофании, имевшей связи при дворе и влияние на государыню-императрицу. Игуменья, когда к ней обратилась купчиха,  сразу почувствовала, что здесь можно найти так необходимые ей средства.

Всех знакомившихся с этим делом поражают режиссерский талант, хитрость, ум и выдержка игуменьи. Она поселила купчиху в своем монастыре, на два года полностью изолировала ее от внешнего мира и постепенно приобрела над ней неограниченную власть. Когда Медынцева полностью доверилась игуменье, та стала выкладывать перед ней чистые листы бумаги и просить их подписать, якобы для того, чтобы потом игуменья могла написать на них прошения, куда и кому надо.

Но вместо прошений на бланках появились векселя, подписанные задним числом, когда опекунства еще не было. Прокуратора предъявила суду 16 таких векселей на сумму почти 240 тысяч. Потом игуменья убедила купчиху написать завещание, в котором та отписывала всё свое состояние Покровской общине. К этому времени у игуменьи уже был опыт ведения процессов, в которых она решительно взыскивала с родственников имущество, завещанное ее монастырю, но которое они не желали отдавать.

Другой жертвой стал купец Лебедев, мечтавший об «Анне на шее» и клюнувший на наживку. Игуменья стала вымогать у купца деньги и подделывать векселя на его имя. Третьей жертвой стал промышленник Солодовников, обратившийся к всесильной игуменье не от тщеславия, а от большой беды: в юности он попал в секту скопцов, где его лишили мужского достоинства. По законам Российской империи за сектантство ему грозила тюрьма.

Здесь были уже не 22 тысячи Лебедева, предъявленных ему по поддельным векселям, а миллионы, хотя началось все с малого – с десятков и сотен тысяч. Но обещания игуменьи так и остались обещаниями: Солодовникова, в конечном итоге, арестовали, посадили в тюрьму, а черед десять месяцев он там и скончался.

Но игуменья Митрофания еще при жизни этого старого и больного человека выписывала поддельные векселя, чистые бланки которых с его подписью он исправно поставлял своей «благодетельнице». А когда Солодовников умер, игуменья стала подделывать не только векселя, но и его подписи. В конечном итоге суду представили 62 векселя на сумму, превышающую всё состояние фабриканта.

Дело открылось, когда к А.Ф.Кони обратился Лебедев, которому предъявили вексель им не выдававшийся и не подписывавшийся. Кони был человеком добрым и пошел поначалу игуменье на уступки: не стал отправлять ее в Новодевичий монастырь, т.к. самое страшное для нее было оказаться под началом другой настоятельницы. Матушку Митрофанию заключили под домашний арест в гостинице Петербурга, но игуменья решила потягаться с прокуратурой, наладив связь, через которую дирижировала участниками процесса.

Тогда ее перевезли в Москву. Но и здесь нашлась «духовная дочь», абсолютно ей преданная и ставшая ее связной. В зале суда игуменья сидела не на скамье подсудимых, а возвышалась на троне, который был специально для нее установлен. В зал суда она вошла во всем своем монашеском облачении с тремя наперсными крестами и настоятельским посохом.

На суде игуменья постоянно меняла свои показания: сегодня утверждала одно, завтра – совершенно другое, судьи терялись в ее показаниях. Это была особая и хитрая тактика. Суд заседал две недели. В конце присяжным вручили вопросник из 270 вопросов, по которым они должны были вынести свое решение о виновности или не виновности подсудимой.

По всем пунктам игуменью Митрофанию присяжные единогласно признали виновной. Приговор был суров: три года ссылки в Сибирь, и еще одиннадцать лет – без права выезда из Сибири. РПЦ лишила ее игуменского сана и отказалась защищать. Игуменья Митрофания выслушала приговор смиренно и стала готовиться к ссылке.

Но ни в какую Сибирь она не поехала: высочайшим указом государя-императора сибирскую ссылку заменили ссылкой в Ставрополь, куда она отправилась на лучшем теплоходе в каюте первого класса. Из Ставрополя переехала в Полтаву, а потом - в монастырь Нижнего Новгорода. Оттуда игуменья совершила паломничество в Иерусалим, где прожила два года.

О процессе писали многие, но вершиной стала пьеса «Волки и овцы» А.Островского. Конечно, можно оправдывать игуменью Митрофанию тем, что у нее не было личной корысти, о чем говорил и А.Ф.Кони, что это была великая труженица и всё, что она незаконным путем изымала у богатых купцов, направлялось на благие цели, но давно известно, что добро очень коварно, гораздо коварнее зла. В связи с этим позволю себе процитировать свой давно написанный текст о добре:

«Делать добро надо не потому что это хорошо в системе нравственных координат, а потому что оно больше, чем что-либо другое, проявляет твою немощь, заставляя смотреться в добро как в зеркало, не любуясь в нем отражением нарисованного в собственном воображении портретом Дориана Грея, а видя и принимая того, кого сознание отказывается принимать.

Добро сопряжено с опасностью не увидеть себя настоящего. Добро более беспощадно, чем зло. Зло проявляет немощь человеческую явно, добро - покрывает тайны душ наших. Зло коварно по отношению к другим, добро – по отношению к себе. Зло - всего лишь отсутствие добра, добро - всегда присутствие греха».

Матушка Митрофания не видела в добре его обратную сторону, проявляющую страсти, в ее случае -- тщеславие и гордыню, как не видят этого и сегодняшние ее защитники, мечтающие, что когда-нибудь игуменья будет причислена к лику святых....

Тина Гай

Related posts

• Роман в письмах. Окончание
• Притча про женщину и десять коров
• Рождение ребенка: русские обычаи
• Симона Вейль: она вернула миру вертикаль
• Пьер Абеляр
• Идеальная жена по-русски
• Алфавит  и образ: мужчина и женщина
• Тамара де Лемпицка: баронесса с кистью
• Женщина
• Сестра милосердия