Читая , которое Симона Вейль написала за полтора года до смерти (1943) в недолгом пребывании в Нью-Йорке, куда уехала из оккупированной Франции с родителями, меня поражали глубина и продуманность вопросов, которые она задавала своему адресату, доминиканскому монаху о. Кутюрье, и, как ни странно, их правомерность и ее правота.
Она не случайно назвала тридцать пять вопросов, изложенных в письме, списком своих ересей. Говорят, что ее взгляды всегда вызывают либо искреннее сопереживание, либо – отторжение. Для меня - только сопереживание, потому что ее вопросы – это и мои вопросы, которые задавала себе не раз, и задаю по сей день, но как-то уже без всякой надежды на получение ответов.
После резкого окрика священника, что задавать такие вопросы - не моего ума дело, я больше и не пытаюсь их задавать, тем более - вступать в какую-либо полемику с клириками православной церкви: . Поэтому не удивительно, что после публикации «Письма к клирику» в чем только не обвиняли: верующие – в ересях, неверующие – в фанатизме, юдофилы – в предательстве, юдофобы – в самоуничижении, а она хотела только одного: четких ответов на свои вопросы.
Ответов, которые убедили бы ее в том, что ей стоит принимать Крещение, или наоборот, что ее призвание – оставаться церковных стен. Она умерла не крещеной, назвав свою позицию стоянием на пороге церкви, но сказать, что она не была христианкой, язык не поворачивается. С того момента, как она пережила в четырнадцать лет духовный кризис, Симона поняла, что главное в ее жизни – поиск Бога, а Бог открывается всякому.
Но как перейти из режима поиска в другой режим, она не понимала, пока в двадцать девять лет не пережила откровение и личную встречу со Спасителем. Это произошло на , в монастыре Солем, куда часто заходила помолиться. Идеалистка, больше всего ценившая правду и справедливость, всегда жившая по совести и без компромиссов,
она ждала от священников того же - прямого и категоричного ответа на вопросы желающей принять Крещение искренне и осознанно, а не потому что так делают все или потому что это – последняя надежда на избавление от глубокого отчаяния, как это случилось, например, .
«Размышления об этих проблемах для меня не игра», - пишет она. Они — более чем жизненная необходимость, поскольку речь идет о вечном спасении; однако для меня они гораздо важнее вопроса о моем личном спасении. По сравнению с ними проблема жизни и смерти — просто игра».
Симона Вейль хотела быть максимально честной перед собой и перед церковью. У меня так не случилось, и это живет во мне как чувство вины: перед собой, и перед Церковью. Вопросы, на которые не нашла ответа тогда, застряли в душе и в мыслях как заноза, напоминая о себе всякий раз, когда сталкиваешься с теми, кто не хочет принимать церковь и христианство пассивно, кто пытается разобраться в истории церкви и христианстве прежде, чем примет судьбоносное решение о Крещении.
Разобраться, как это делает Симона Вейль, задавая неудобные вопросы: почему, вопреки завету Христа («идите и научите»), апостолы и их последователи решили не просто учить, а выжигать огнем и мечом инакомыслие и язычество, почему христианство не смогло противостоять фашизму и тоталитаризму в середине двадцатого века и почему постоянно происходят нестроения в самой церкви.
Она не оставила после себя систематического изложения философии и богословия. Она вообще мало что напечатала при жизни. Все, что сейчас издано во французском шеститомном полном собрании сочинений к ее столетию (2009 г.), собрано после смерти усилиями исследователей, друзей, знакомых и родных.
Главное ее составляют записи в семнадцати толстых тетрадях, сделанные мелким почерком на 2,5 тысячах листов. Она передала их перед отплытием в Америку своему другу-философу Гюставу Тибону, приютившему ее в Марселе в перод немецкой оккупации, когда она никуда не могла устроиться на работу из-за своей национальности.
Тогда она сказала ему: «Если ты не услышишь обо мне в течение трех лет, делай с этими тетрадями то, что посчитаешь нужным. Хочешь – сожги, хочешь – печатай под своим именем, если мои мысли ты сочтешь своими». Они были напечатаны под ее именем под названием "". Сегодня ее можно прочитать и на русском языке.
Есть люди следов, оставившие огромное наследие: лекции, книги, картины, исследования, музыку, а есть люди судьбы, оставившие потомкам свою жизнь, то, КАК они жили. И их жизнь является гораздо более важным свидетельством, чем их наследие. Симона Вейль принадлежит к числу последних, она вдохновляет своей жизнью гораздо больше, чем своими текстами.
Именно она стала знаменем молодежной революции 68 года во Франции, а не маститые философы, каким был, например, Она вернула современному человеку веру, восстановив вертикаль жизни, она указала на церковный тоталитаризм, подавляющий всякого, кто высказывает иную точку зрения. Она экспериментировала с собой, а не с другими, считая недопустимым любое насилие над другим.
Поэтому важно рассказать, прежде всего, о ее жизни, а потом еще раз вернуться к ее . , известный советский филолог и религиозный переводчик, имел основание написать в предисловии к первой книге Симоны на русском языке:
«…XX столетие принадлежит и у по преимуществу; XX столетие больше их столетие, нежели то, в котором они жили. Если XXI век — будет, то есть если человечество не загубит своего физического, или нравственного, или интеллектуального бытия, не разучится вконец почтению к уму и к благородству, я решился бы предположить, что век этот будет в некоем существенном смысле также и веком Симоны Вейль. Ее сочинения, никогда не предназначавшиеся к печати ею самой, уже теперь изданы, прочитаны, переведены на иностранные языки. Но трудно отделаться от мысли, что ее время еще по-настоящему не наступило».
Симона Адольфина Вейль родилась (1909 г.р.) во Франции, в интеллектуальной еврейской семье, абсолютно секуляризированной и атеистической: никакая религия, ни иудаистская, ни христианская, никогда не имела для нее никакого значения. Отец – высококвалифицированный врач родом из Эльзаса и семья была вполне обеспеченной. Мать, Саломея Райнхерц, происходила из семьи русских евреев, эмигрировавших позднее в Австрию.
В семье было двое детей: Андре Вейль, на три года старше Симоны, знаменитый математик, проживший девяносто два года, и Симона Вейль, ставшая философом, богословом, религиозным деятелем и закончившая жизнь совсем молодой – в тридцать четыре. Она уйдет из жизни невольно-добровольно, сознательно уморив себя голодом.
Брат и сестра Вейль: Андре и Симона
Родители имели полное право гордиться и тем, и другим. Но Симона Вейль, наверное, была любимым ребенком, т.к. росла очень болезненной: с детства страдала туберкулезом, к которому позднее добавились мучившая ее всю жизнь мигрень и близорукость, а родители постоянно пытались ее спасти, вытаскивая то из одной истории, то из другой.
(Продолжение )
Тина Гай
Интересно? Поделитесь информацией!
Related posts
- Бенедикт Спиноза: смерть и бессмертие. Окончание
- Спорительница хлебов
- Воскресение Христово. Иконография
- Крест. Часть I
- Иисусова молитва
- Свет миру. Исцеление слепорожденного
- Вирсавия
- Икона Благовещения
- Пассия: за и против
- Мытарь и фарисей
nadilel (3)
Игорь Гера... (3)
Lilly (2)
Елена (2)
Абрам (1)
Александр (1)
Александр ... (1)
Алексей (1)
Дмитрий (1)
Елена Шипи... (1)
Продолжение выложила.
Михаил, я очень рада, что Вам понравился мой блог. Я действительно стараюсь писать то, что мне и людям интересно. И всегда рада новым читателям и комментаторам. Про Симону Вейль планирую закончить рассказ сегодня. Ее история — очень нестандартная, еще более удивительны ее философия и богословие.
Жду продолжения этой истории… Тина ,спасибо Вам большое за блог ,который Вы ведете.Очень познавательно,интересно и… душеполезно что-ли.Благодарю!
Симона Вейль задавала вопросы священникам, а не Богу. С Ним у нее был другой разговор. Никто не знает, какие вопросы задают подвижники Богу…
Бог создал все, кажется, он семь дней творил. Но не надо думать, что он так уж курирует нашу Солнечную систему. Вы же видели сколько звезд на небе, а это ведь только какая-то часть вселенной. Представляете сколько дел и творений у Бога! Да он уже забыл про про нашу Солнечную систему. Но, видимо, есть какие-то возможности и «специальные условия» достучаться хотя бы до Спасителя. Это исключительное и потрясающее событие, что Симона Вейль «пережила откровение и личную встречу со Спасителем». Но, видимо, у них было мало времени, чтобы она получила ответ на вопрос: «…почему, вопреки завету Христа («идите и научите»), апостолы и их последователи решили не просто учить, а выжигать огнем и мечом инакомыслие и язычество, почему христианство не смогло противостоять фашизму и тоталитаризму в середине двадцатого века и почему постоянно происходят нестроения в самой церкви.»?
Это был их выбор, который можно уважать
Что касается подвижников, уходивших в пустыни, отшельников, живших в лесах или в пещерах, они, видимо, были преданы Богу и не задавали ему лишних вопросов
Вы не первый, кто ее обвиняет в гордыне. И что значит «не надо лезть к Богу на специальных условиях?» Так можно обвинить всех подвижников, уходивших в четвертом веке в пустыню от обмирщенной церкви. Так может говорить только человек внешний по отношению к церкви. Не будь подвижников и святых, не было бы и церкви. Святым по собственной воле стать невозможно. Здесь должно быть призвание и провидение, подчинение которому и есть смирение и послушание. Симона Вейль была призвана, а не была самозванкой, как Вы это полагаете.
Уморить себя голодом — это тоже гордыня. Дал тебе Бог жизнь, и живи, продолжай отдавать половину заработанного нуждающимся. И не нужно лезть к Богу на специальных условиях! Разве смирение — не главная добродетель в христианстве?
Лев Толстой, и не он один, занимался богоискательством, но при этом он никогда не отказывался от денег и даже в Оптину пустынь взял огромный кошелек, который удостоверял, что он не просто паломник, а граф, даже там. А Симона Вейль всегда отдавала половину заработанного в помощь нуждающимся, пленным, друзьям. При этом говорила, что она всего лишь руки, в которых деньги оказались в данный момент и она передает их в такие же другие руки. Лев Толстой играл в религию, рядился в в народную одежду и пахал как-то уж слишком напоказ. Он ставил себя на место Иисуса и даже всей Церкви, гордыня не давала ему по-настоящему стать верующим. Это обычное дело. А для Симоны это был вопрос действительно жизни и смерти и даже больше. Крест для нее был желанным и страдания — необходимыми, чтобы почувствовал христианство изнутри.
Что касается отмирания церкви, то она никогда не умрет: врата ада ее не одолеют. И Вы, наверное, редко бываете в храме, если говорите, что она отживает вместе с уходящим поколением последние дни. Молодых в храме сейчас гораздо больше, чем пожилых. Но вот что касается критики, то Католическая церковь через двадцать лет стала воспринимать ее вопросы вполне всерьез и даже начала отвечать. Церковь не такая слабая, чтобы от критики одного или даже многих, может рухнуть. Пример — истребление православной церкви а советские времена. Церковь — это не институт благородных девиц, это богочеловечеческая организация, в которой никто не свят из живущих. Святы только те, кого она признала таковыми и к ним потому и обращаются за помощью, потому что их молитва перед Богом сильна.
«…Симона поняла, что главное в ее жизни – поиск Бога…». Многомудрый граф Толстой еще раньше занимался богоискательством. По неразумению своему у меня так и не осталось в памяти, каковы же были результаты его поисков. Куда же мы ломимся — хотим к Богу на посиделки? Хватит его доставать! Создал же Бог землю такой, какая она есть — наслаждайтесь ее красотами, тем, что есть на ней «разумного, доброго, вечного», или боритесь за это, если силы есть
А то ведь, как по Аверинцеву, это пока только возможно «если человечество не загубит своего физического, или нравственного, или интеллектуального бытия, не разучится вконец почтению к уму и к благородству».
Да и хватит уже пинать церковь за ее прошлые и настоящие грехи — она и так уже постепенно исчезает вместе с уходящими поколениями. А сейчас хоть как-то помогает народу. Еще и на вопросы умников приходится ей отвечать. Давайте жить дружно!