(Начало
Не зная французского, он спрашивал у прохожих, употребляя только два слова «Монпарнас» и «Кикоин». Этого словарного запаса хватило, чтобы найти и то, и другое. Но вскоре всё встало на свои места и, если бы у него были деньги на обратную дорогу, он бы немедленно уехал, но Бог решил иначе.
Хаим Сутин поселился в знаменитом «Улье», в который слетались все пчелы, правда, еще никому неизвестные: нищие и грязные художники, голодные, с пьяными оргиями и грязными мастерскими. Здесь за 50 франком они могли снять небольшую комнату на целый год, а за 2,5 – иметь неплохой обед.
Здание, получившее название «Улей», было некогда винным павильоном Парижской выставки. Потом его выкупил Альфред Буше, который сделал из него общежитие для нищих художников или тех, кто предпочитал богемную жизнь буржуазной.
В этом «расцвете бедности» жило много выходцев из бедных окраин России и еврейских местечек, не привыкших к роскоши. Многие из них через несколько лет станут известными французскими художниками: Марк Шагал, Павел Кремень, Осип Цадкин, Михаил Кикоин, Моисей Кислинг и другие, которых сегодня называют «потерянными» гениями России. С некоторыми из них потом Хаим Сутин окончательно разойдется, а они бросят ему вслед обидное «Сутины – для бедняков».
Сам хозяин этих «апартаментов» папаша Буше был скульптор, но каким-то очень уж гладеньким, поэтому больших успехов не имел, зато хорошо понимал диких художников, многое им прощал, в том числе и долги за проживание, и бурные пьянки с разборками.
Из «Улья» было только два выхода: на кладбище - от голода и нищеты, или в гении, но бывало, что дорога к гениальности лежала через кладбище. Хаима Сутина эта участь чудом обошла стороной, хотя не раз он был на грани отчаяния, но друзья каждый раз спасали его и от голодной смерти, и от самоубийства – однажды от отчаяния в «Улье» он хотел повеситься.
Но сначала Хаим Сутин пытается продолжить художественное образование в Академии изящных искусств, единственная заслуга которой была в том, что в ней некоторое время учились Ван Гог и Тулуз Лотрек. Но за учебу надо было платить и Хаим Сутин пускается во все тяжкие.
Друзья устраивают его в Рено, но оттуда его быстро увольняют за непригодность; он пытается заработать натурщиком, но от его услуг отказываются; декоратором, грузчиком, чернорабочим - отовсюду его выгоняют за полную неспособность делать что-то физически.
Худосочный и больной Хаим (от голода и плохой пищи он заработал язву желудка) на это был просто не способен, хотя искренне стремился хорошо делать свою работу: ему очень нужны были деньги.
В конце концов, он отказался от учебы в Академии, настоящей академией для него стал Лувр с картинами старых мастеров, которыми он восхищался и с детской непосредственностью кричал: «Вы посмотрите на это чудо!» Его любовью стали Рембрандт, Сезанн, Курбе.
Первые работы молодого художника не сохранились: он их нещадно уничтожал. И потом, когда стал известным, Хаим Сутин продолжал искать и уничтожать свои прежние работы. Так если у него, уже известного и прославленного, хотели купить картину, он ставил условие – «найдите одну-две картины «южного периода», тогда продам эту». Найденное он сжигал, чтобы уже никто и никогда не мог их видеть.
Может быть, поэтому Хаим Сутин сразу предстает уже сложившимся художником с одной единственной темой: «Мир, где всех бьют» - искорёженные фигуры, кроваво-красная палитра, мощный мазок, ван-гоговская страсть – делают его картины узнаваемыми с первого взгляда. И с годами его стиль мало изменялся.
Но этому предшествовало его знакомство в 1915 году с Амедео Модильяни, встреча с которым стала для него спасительной, изменившей всю его жизнь. Без Модильяни Хаим Сутин просто бы пропал.
Когда Амедео вошел в комнату художника в первый раз, он увидел голого молодого человека, стоявшего перед чистым холстом как перед женщиной, боясь к нему прикоснуться. У Сутина на все случаи жизни была одна одежда, которую он берег от краски, и каждый раз, приступая к работе, снимал ее, чтобы не замарать.
Наконец на холсте появилось несколько энергичных мазков, словно в холст врезался нож и из раны закапала кровь. Модильяни от неожиданности вскрикнул. Потом художник несколькими мазками обозначил контуры фигуры и водрузил на нее сверху белый колпак поваренка.
Тогда Модильяни, пораженный увиденным, произнес: «Хаим, тебе нужна женщина, иначе эта страсть убьет тебя!» С тех пор Модильяни стал его ангелом-хранителем, настоящим другом и единственным, кому Хаим доверял безгранично. Модильяни восхищался Сутиным и постоянно повторял «Хаим, ты гениальный художник!!!» Повторял так часто, что Хаим, наконец, поверил в себя.
Вечерами они вместе шли в кабак и пили там несколько часов подряд. В конце вечеринки Сутин засыпал прямо на столе, но утром вставал, опохмелялся и снова, как одержимый, начинал работать.Одержимость и страсть к живописи спасали его не только от самоубийства, но и от людей.
Рассказывают, что как-то после очередной попойки, они, спасаясь дома от клопов, обложились пеплом от сигарет, но это их не спасло: клоп залез в ухо Хаима и его пришлось везти в больницу.
Модильяни в 1916 году пристроил молодого художника в мастерскую скульптора, своего друга и добряка, еврея из России Осипу Мещанинову, где Сутин, наконец-то, почувствовал себя дома. Моди, как звали друзья Модильяни, стал давать Хаиму по одному франку в день на краски и холсты, чтобы тот мог продолжать работать. С 1916 года появляются первые картины, которые художник оставил жить.
Но сам он оставался по-прежнему стеснительным, всегда стремившимся спрятаться от людей в самый темный угол, нелюдимый и некрасивый, с толстыми губами и широкими ноздрями. Одевался художник как последний нищий. К тому же он был косноязычным, картавым, плохо говорящим не только по-французски, но и по-русски.
И еще от Хаима всегда дурно пахло, потому что он притаскивал в свою комнату окровавленные туши со скотобойни, трупы петухов, кроликов и рыб, которые со временем начинали источать ужасные запахи, а писал он с натуры долго и тщательно.
От запаха разбегались не только те, кто жил вместе с художником, но и соседи по комнатам. Марк Шагал, например, отказался сдать Хаиму свою мастерскую, сказав, что от Сутина дурно пахнет. Но дружбе с Модильяни это не мешало, потому что он видел своего друга иначе: ранимым, нежным, грустным, милым чудаком, которых так любил рисовать сам Сутин.
Хаим никогда не водил дружбу с успешными и сильными мира сего. Он любил слабых: нелепых, милых, трогательных, лукавых, выламывающихся из норм, чудных дам, поварят, портняжек, детей, кулинаров, безумных вдов, несовершенных и некрасивых.
Но эта вывернутая наизнанку его сущность мира была настоящей жизнью, не приукрашенной и не отретушированной. Это был его мир, мир, который он помнил с детства, мир, где всех бьют и где он такой же изгой, как и его герои на портретах - безобразный паяц, как ему объяснили в детстве, паршивая овца и юродивый.
Все, что пишет Хаим Сутин – образы его самого, будь то увядающие гладиолусы, или лестница, напоминающая хребет разделанной туши, или подвешенный за ноги кролик, или петух, подвешенный за голову, или несколько худосочных и искривленных рыбешек или окровавленная туша - это все он, Хаим Сутин, только в разных образах. Таким он видел себя.
В 1918 году Модильяни знакомит Сутина со своим ангелом-хранителем – Леопольдом Зборовским. Зборовский приехал из Польши учиться рисовать, но потом понял, что художник из него никакой, но зато он понимает толк в живописи других. Тогда он начал покупать картины знакомых художников для перепродажи богатым клиентам.
С Модильяни у Зборовского был договор, согласно которому он выплачивал художнику по пятнадцать франков в день и получал все картины, написанные за месяц – 12-15 штук. Зборовский согласился на просьбы и уговоры Модильяни купить картины Хаима Сутина и финансировать его по пять франков в день.
В 1918 году, когда шла первая мировая война и началась бомбежка Парижа, Зборовский отправляет Модильяни и Сутина на юг, заключив предварительно с Сутиным договор на собственность картин, которые тот напишет на юге.
Так начался трехлетний южный период Хаима Сутина, самый плодотворный, в течение которого он напишет 200 картин, одну за одной, как в лихорадке и опьянении. Жил он в хлеву, т.к. денег ему не хватало, он всё тратил на краски и холсты, а сам жил впроголодь. Сутин вставал в три утра и шел в горы за двадцать километров рисовать на целый день. Вечером, уставший и голодный, он валился с ног и сразу засыпал.
Один из свидетелей его жизни в то время вспоминает, что однажды, увидев уходящего Сутина, зашел к нему в хлев и чуть не задохнулся от ужасного запаха. В хлеву было темно, окно было закрыто, чтобы свет не попадал на картины. На сене он разглядел две кучи: одна - с готовыми картинами, другая – с чистыми холстами.
Вечерами Сутин приходил, расстилал готовые холсты картин на пол и ложился на них, а чистыми холстами закрывался как одеялом. Непрошенный гость начал брать одну картину за другой, и внимательно рассматривать. Они завораживали и одновременно отталкивали, но он не мог оторваться, было в них нечто мистически-загадочное, заставляющее вздрагивать и трепетать. Он очнулся только через несколько часов и понял, что попал в какой-то немыслимый и непонятный для него мир.
Не зря немцы, войдя в 1940-м году в Париж, объявили охоту на Хаима Сутина и его картины. На него было составлено девять томов дела, в котором были собраны все документы, воспоминания и свидетельства о художнике.
Но это будет через несколько лет, а пока он живет на юге Франции - в Сере, Вансе и Кане. В 1920 году в Париже от туберкулеза умирает его единственный друг – Модильяни. Сутин, узнав об этом, впадает в депрессию, перестает работать и просится на похороны друга. Йонас Неттер, первый оценивший картины Сутина по достоинству, дает деньги и уговаривает Зборовского отправить их Сутину, чтобы он мог приехать на похороны друга.
В 1922 году происходит чудо, круто изменившее жизнь художника. Девятого декабря 1922 года к Зборовскому заходит в гости маленький старичок, оказавшийся американским предпринимателем-фармацевтом, доктор Альберт Барнс. Он видит на стене маленькую картину Хаима Сутина и спршивает, что это за парень, который нарисовал это чудо?
Кончилось всё тем, что американец скупает все картины Сутина, какие были на тот момент у Зборовского, даже те, что он в сердцах выкинул кухарке на сожжение, так они ему надоели. Смятые картины Зборовский под утюгом разгладил и продал. Всего 52 картины.
Сбылись предсмертные слова Модильяни, сказанные Зборовскому: «Вместо себя я оставляю тебе гения – Хаима Сутина».
(
Тина Гай
Интересно? Поделитесь информацией!
Related posts
- Поклонение волхвов
- Православная и католическая икона. Часть I.
- Павел Зальцман: осколки Серебряного века
- Поклонение пастухов
- Маттиас Грюневальд
- Юрий Анненков: Формула лица
- Упущенное время и выгода.
- Анна Силивончик
- Чюрлёнис. Одинокий романтик
- Казимир Малевич. Черный квадрат
Верно! «Хаим, ты гениальный художник!!!» — повторим вслед за Модильяни.
С Модильяни нельзя не согласиться…
Гений, безусловно. И то, что еврейскую живопись сразу можно отличить — тоже верно. Французы вообще любят называть художников, живших во франции французскими, хотя это не всегда верно. Например, Кандинского они тоже считают французским художником русского происхождения, хотя французское гражданство он принял всего лишь за шесть лет до смерти, и чуть больше этого прожил там. Основную часть жизни он прожил в России и Германии, но зато как лестно великого художника назвать своим, французским, даже если он просто там доживал свою жизнь.
Хаим — конечно гений. Модильяни прав. Вообще еврейскую живопись видно сразу. Помню времена, когда про Шагала и Сутина можно было прочесть только в книжках из серии «критика буржуазного искусства». Там они назывались французскими художниками…
Однако. Я так не думаю. Но у каждого свое видение. Значит и у Вас есть свои основания.
Не понравилось. Не вижу художника. Странно, что он чему-то учился.
Очевидно, что ничему так и не научился. Рисунок безграмотный, манера письма неряшливая.