Игорь Северянин, которому в 2017 исполнится 130 лет со дня рождения (май 1887), а в этом, 2016, 75 – со дня смерти (декабрь 1941), поэт сложный, двусмысленный, очень  тонкий и многим непонятный. 

Невозможно не улыбнуться, вспомнив об ананасах в шампанском, олуненной аллее, об экипажах и пажах, в которых, безвопросно-вскрыливший, отолпенный поэт иронично и тонко высмеивает пошлость, банальность, бездарность и мещанство всех родов.

Но шумное муаровое платье живет рядом с самопохоронами (через много десятилетий отголоском прозвучавшими в «Августе» Пастернака), а  больное самовозвышение - лишь проявление жалости к самому себе.

При этом вся тональность творчества Игоря Северянина остается мажорной, сохранявшейся даже когда о былой шумной славе давно забылось, а нищета и забвение навсегда  поселились в его новом доме - в Эстонии.

В отличие от Саши Черного, тоже высмеивавшего пошлость и мещанство, творчество Игоря Северянина в своей основе все-таки жизнеутверждающее, хотя ключ к пониманию его поэзии лежит в его трагическом мироощущении.

Поэт намеренно  соединяет и сталкивает  контрасты и противоположности, которые в жизни всегда нераздельны и слитны  и потому маска паяца в его поэтическом балаганчике на более глубоком уровне оборачивается  серьезностью и болью, а вовсе не фарсом.

Игорь-Северянин
Он тем хорош, что он совсем не то,
Что думает о нем толпа пустая,
Стихов принципиально не читая,
Раз нет в них ананасов и авто,

Фокстрот, кинематограф и лото —
Вот, вот куда людская мчится стая!
А между тем душа его простая,
Как день весны. Но это знает кто?

Благословляя мир, проклятье войнам
Он шлет в стихе, признания достойном,
Слегка скорбя, подчас слегка шутя

Над вечно первенствующей планетой...
Он — в каждой песне, им от сердца спетой,-
Иронизирующее дитя.

Северянинская игриво-ироничная ухмылка «поэзника», пародирующая декадентскую мораль, дух и мышление, соседствует у поэта со сказкой о душистом горошке, в которой возвышенная мечта о любви и счастье, соприкоснувшись  с жестоким миром реальности, трагически гибнет.

Игорь Северянин - человек играющий, а значит – свободный. Его безграничная слава начала прошлого века говорит только о том, что он точно уловил дух времени, попав в его контекст своими игровыми экспериментами, установив новые правила игры, которые публикой были приняты на «Ура».

Начав свою карьеру со скандала, когда тогдашний кумир страны и мира Лев Николаевич Толстой в пух и прах разгромил стихи молодого Северянина, он в одночасье превратился в значимую фигуру, чьи стихи, до сего момента отвергавшиеся всеми редакциями, стали желанными, а поэт стал королем поэзии.

Игорь Северянин смело экспериментирует с языком, с наслаждением и восхищением  играет в словообразование, подобно тому, как играют в бисер герои романа  Германа Гессе. С той только разницей, что Касталия – замкнутая и отгороженная от мира страна, закапсулированная и самодостаточная,  а поэтический мир Игоря Северянина питается жизнью, трагизму которой он противопоставляет Красоту, Любовь и Наслаждение:

Живи, Живое! Под солнца бубны
Смелее, люди, в свой полонез!
Как плодоносны, как златотрубны
снопы ржаные моих поэз!

В них водопадят Любовь и Нега,
И Наслажденье, и Красота!
Все жертвы мира во имя Эго!
Живи, Живое! - поют уста.

Во всей вселенной нас только двое,
И эти двое - всегда одно:
Я и Желанье! Живи, Живое! -
Тебе бессмертье предрешено!
(Эгополонез, 1912)

Играя в словобразование, поэт создает парадоксальные и смыслоемкие неологизмы, которые, если читать подряд, очень напоминают детский способ освоения мира: дети  видят мир, но не знают тех слов, которыми взрослые его называют, пользуясь готовыми клише из уже существующего языкового пространства. За неимением такого знания, дети начинают сами изобретать слова.

Хотя что тут удивительного: еще в раю Бог заповедал Адаму давать имена всем зверям и птицам, чему Адам и следовал. Нечто подобное делает и Игорь Северянин. Его речетворящий играющий дух изобрел почти три с половиной тысячи новых слов:

апрелесть, снегурочность, противостатность, оцариться, свирельница, эксцессэр, резервэрка, министресса, поэтичка, рыцарица, Миррэлия, кадрильон, рондолет, лексионэр, сударышня, Акмеич, Эклерезита, смеюнья, гасунья, цветунья, грёзность, лосскость, ближница, культурник, гениалец, далёчница, интуитта, героиза, нервиза, грёзэр, мчатель, чересчуринька, блондный, мотивовый, заристый,свирельчатый, гурманический, беатрический, монстриозный, богадельнинский и т.д.

Смысл многих из них неясен. Поэтому становится понятным юмористические замечание некоторых поэтов и литературоведов, что при  издании сборников  Северянина  хорошо бы снабжать их списками не совсем ясных и малоизвестных слов с их переводом на русский, как это делается, например, в книгах на церковно-славянском языке.

Каретка куртизанки, в коричневую лошадь,
По хвойному откосу спускается на пляж.
Чтоб ножки не промокли, их надо окалошить, -
Блюстителем здоровья назначен юный паж.

Кудрявым музыкантам предложено исполнить
Бравадную мазурку. Маэстро, за пюпитр!
Удастся ль душу дамы восторженно омолнить
Курортному оркестру из мелодичных цитр?

Цилиндры солнцевеют, причёсанные лоско
И дамьи туалеты пригодны для витрин.
Смеётся куртизанка. Ей вторит солнце броско.
Как хорошо в буфете пить "крем-де-мандарин"!

За чем же дело встало? - к буфету, черный кучер!
Гарсон, сымпровизируй блестящий файв-о-клок...
Каретка куртизанки опять все круче, круче,
И паж к ботинкам дамы, как фокстерьер прилёг...
(Карета куртизанки, 1911)

Сотканная из необычных звуко- и слово-сочетаний, которые не каждый выговорит и поймет, поэзия Игоря Северянина при этом очень музыкальна и многие его стихи стали песнями, как, например, любимое многими  «Это было у моря». Музыкальность - отличительной особенность поэта, присутствующая во всем строе его стихов и во многих их названиях.

Начав в дореволюционной России с  шумной и скандальной славы эгофутуриста и автора "Громокипящего кубка", где его знали, публиковали, обсуждали и осуждали, в послереволюционной России о нем забыли, вычеркнув из русской культуры, как и многих других поэтов, писателей и художников первой волны эмиграции.

Удивлению поэта, которого в той жизни и в той России знали все, не было предела, когда вдруг оказалось, что русские офицеры, вступившие на территорию Эстонии в 1940-м году, даже не слышали его имени, не говоря уже о том, чтобы читать его стихи. До революции его поэзию называли двусмысленной, после революции с двусмысленностью было покончено.

Стихи Игоря Северянина стали однозначно декадентскими и контрреволюционными, а поэт превратился в персону нон-грата. Вспомнили о поэте незадолго до перестройки: первый томик стихов вышел ровно через шестьдесят лет (в 1978) после его эмиграции из России в 1918.

В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом
По аллее олуненной Вы проходите морево...
Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева,
А дорожка песочная от листвы разузорена —
Точно лапы паучные, точно мех ягуаровый.

Для утонченной женщины ночь всегда новобрачная...
Упоенье любовное Вам судьбой предназначено...
В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом —
Вы такая эстетная, Вы такая изящная...
Но кого же в любовники? и найдется ли пара Вам?

Ножки пледом закутайте дорогим, ягуаровым,
И, садясь комфортабельно в ландолете бензиновом,
Жизнь доверьте Вы мальчику в макинтоше резиновом,
И закройте глаза ему Вашим платьем жасминовым —
Шумным платьем муаровым, шумным платьем муаровым!..
(КЭнзель, 1911)

Игорь Северянин жил в очень непростое время, когда в воздухе неуловимо витали страх и ожидание неминуемой катастрофы. Поэт уловил эти настроения задолго до того, как катастрофа стала реальностью. Йохан Хейзинга, написавший «Человека играющего», книгу на все времена и сезоны, как-то заметил, что маскарады являются явным и несомненным признаком упадка, его последним проявлением.

Северянин со своей шутовской манерой и иронией попал точно в нерв уходящей эпохи, в которой сама жизнь превратилась в маскарад. Но сочетая серьезность с иронией, Игорь Северянин сумел остаться серьезным настолько, чтобы его не принимали слишком всерьез, и настолько ироничным, чтобы не стать посмешищем.

Двусмысленная слава
Моя двусмысленная слава
Двусмысленна не потому,
Что я превознесён неправо, -
Не по таланту своему, -

А потому, что явный вызов
Условностям - в моих стихах
И ряд изысканных сюрпризов
В капризничающих словах.

Во мне выискивали пошлость,
Из виду упустив одно:
Ведь кто живописует площадь,
Тот пишет кистью площадной.

Бранили за смешенье стилей,
Хотя в смешенье-то и стиль!
Чем, чем меня не угостили!
Каких мне не дали 'pastilles'!

Неразрешимые дилеммы
Я разрешал, презрев молву.
Мои двусмысленные темы -
Двусмысленны по существу.

Пускай критический каноник
Меня не тянет в свой закон, -
Ведь я лирический ироник:
Ирония - вот мой канон.

Тина Гай

(Продолжение здесь)