В истории так складывается, что у более или менее заметных и великих личностей всегда есть пара, если не антитеза, альтер-эго. Они в чем-то противоположны, иногда враждебны, иногда дружны, но то и другое вовсе не обязательно.

Присутствие другого –  возможность показать две альтернативы, которые оттеняют друг друга самим своим существованием. Черное и белое, красное и синее и т.д. – противоположны, но и дополнительны одновременно. Они создают целостность. Поэтому так важно найти того, другого, кто сможет сделать личность объемной, выпуклой и более точной в своей сущности.

XIX век: декабристы, Пушкин, Николай I и Владимир Печёрин. Загадочная личность, хотя многие о нем и не знают, чаще помня школьного Печорина.

Владимир Печёрин – поэт, философ, блестящий филолог, лучший выпускник своего курса, любимец начальства и самого Уварова, отправленный за границу для подготовки к профессорской должности, первый интеллигент-невозвращенец, которым в веке XIX интересовался Герцен, Достоевский, Блок, Лермонтов, так или иначе, используя его образ в своем творчестве.

Тот, кто был поднят на щит в веке XX, когда высылали диссидентов. Будоражащий в веке XXI тех, кто задумывается, что же такое Россия, русская ментальность и можно ли жить за границей, не помня, что ты русский? Или национальный код не утрачивается и не истончается? Но это все уже не о нем, а скорее о нас. Он сделал все, что хотел, он сотворил себя по своему лекалу. Он стал легендой.

Так кто же такой Владимир Сергеевич Печёрин? Эмигрант, начертавший на своем знамени «Черный хлеб и свобода», оставшийся верным своему юношескому идеалу до конца жизни? Гораздо больше. О нем трудно писать, так много уже написано об этой личности, как правило, обращающее внимание на перипетии его биографии. Каждый видит в нем свое: кто-то политическое диссидентство, кто-то искушение заграницей, кто-то ностальгию по России, кто-то витиеватую биографию, а кто-то все это вместе.

Сам себя он называл странником, странствующим рыцарем и путником, предложив Чижову публикацию своих воспоминаний под псевдонимом «Фуссгенгер» (в переводе с немецкого – «путник»). Думаю, это самое точное, что можно о нем сказать. Странничество вбирает в себя все, что происходило с ним тогда, потом – с публикацией его главного произведения и духовного завещания, да и сейчас, уже после его смерти.

Однако, ближе к сути. Жили–были на свете два студента. Один положил жизнь на алтарь идеи, слова и мысли, другой – на алтарь дела и цифры. Оба были отличниками, с блеском закончившими Петербургский университет. Один по части филологии, второй – математики. Слово и Дело, слово и цифра, Обломов и Штольц – это был жизненный выбор каждого и он определил дальнейшую судьбу и умонастроение.

Печёрин мог бы сказать о себе, как позднее о себе скажет Гленн Гульд: «Я был вундеркиндом только в смысле своего умонастроения». Но именно оно сделало того и другого явлением культуры. Идея имеет свою логику и, раз овладев умом, она ведет человека путем, часто  неведомым, но именно тем, что укладывается в логику мысли, а не жизни.

Живи Печерин в наше время, с ним все повторилось бы снова и снова то же самое. Двести лет, прошедшие с момента его рождения (1807г.), ничего не изменили. И если бы он физически вернулся в Россию тогда, в начале шестидесятых, или сейчас, в десятые годы века XXI, он нашел бы ту же страну, с теми же людьми «без верований, без бога, живущих лишь для того, чтобы копить деньги и откармливаться, как животные». Тоска была по чему-то другому, не по той жизни, а по духовному, оформившемуся в тоску по России.

Он бежал оттого, что не хотел становиться «благонамеренным старым профессором, насыщенным деньгами, крестиками и всякою мерзостию». От одной этой мысли он впадал в отчаяние и хотел покончить жизнь самоубийством, настолько ненавистна была ему такая жизнь. Он не хотел приспосабливаться к ней и встраиваться в нее, он хотел ее преодолевать: он встал в «прямой разрез с вещественною жизнью», его окружавшею.

Внешняя канва биографии Печёрина интересна, но сам герой уложил ее в нескольких словах: "... дескать, в старые годы жил-был на Руси какой-то чудак Владимир Сергеев сын Печерин: он очертя голову убежал из России, странствовал по Европе и, наконец, оселся на одном из британских островов, где и умер в маститой старости". Но мы несколько расширим ее.

Родился Владимир Сергеевич в семье с польскими корнями. Дед – дослужившийся до генеральских погон, собравший уникальную библиотеку в несколько тысяч томов, упокоившийся в глубокой старости. Отец – офицер, жестокий тиран, постоянно унижающий свое семейство. Мать – нежнейшее и добрейшее существо, любовь к которой Печёрин сохранил до конца дней.

В ответ на просьбу сына отправить его учиться в университет, отвечал: «Вот я тебе дам 500 рублей, поезжай в Харьков и купи себе диплом». Но юноша искал не диплома. «В других странах стараются развить человека, а у нас об одном хлопочут – как бы сделать чиновника, а после этого хоть трава не расти», - комментирует отца Печёрин.

Шел 1825 год. Восстание декабристов.

В этот год, 18 лет от роду, он уезжает в Петербург, чтобы уже никогда не возвращаться домой. Здесь он начинает свою карьеру с низов – мелким чиновником. Потом, 22 лет, поступает в университет, сходится со своим визави Чижовым в кружке Никитенко. Способности Печёрина к языкам замечены: единственного из всего курса его направляют в Германию для продолжения обучения и подготовки к профессорской должности. Это стало переломным моментом.

Возвращение в Россию обернулось для него пыткой, жизнь разделилась надвое: до и после. Он дал себе слово: при первой возможности, во что бы то ни стало, уехать, и уже никогда и ни за что не возвращаться! Он сел на хлеб, воду и оливки, поставив цель: скопить немного денег для бегства и при первой возможности уехать из России навсегда.

Через полгода под предлогом, что за границей остались незаконченные дела, Владимир Сергеевич оставляет всё: Москву, начатую профессорскую карьеру, материальный достаток, блестящее будущее, а вместе с ними - спокойную старость, «кресты» и семейное счастье. С собой у него было только письмо-протекция, которой он никогда не воспользуется, потому что тогда был бы обязан вернуться в Россию. Были с собой революционная книжица Ламмене и немного накопленных денег.

«Вот так-то я потерял все, чем человек дорожит в жизни: отечество, семейство, состояние, гражданские права, положение в обществе – все, все! Но зато я сохранил достоинство человека и независимость духа». Начиналась новая жизнь.

Шел 1836 год. Канун смерти Пушкина.

Бездомный и нищий, он ищет себя: сначала в рядах революционеров-социалистов, потом, разочаровавшись, бродяжничает, меняя одну работу за другой. Наконец, в 33 года, худой, без гроша в кармане, обросший так, что встречные называли его сумасшедшим, он принимает католичество и после годового срока испытания становится монахом, еще через два - священником. На другой год после бегства из России против него началось судебное разбирательство. Через 8 лет его лишат российского гражданства и всех имущественных прав.

В монашестве он провел двадцать лет, которые потом назовет сном: «Я проспал двадцать лучших лет моей жизни (1840-1860)». Но то, что они дали ему в духовном плане – бесценно. Без них не было бы того Печёрина, который трогает своей исповедью до глубины души, не было бы трагедии, печать которой лежит на всем его духовном облике, не было бы того тонкого духа слова, что наполняет исповедь.

Была еще попытка, в 55 лет, уйти в другой, боле строгий монашеский орден, но и оттуда он сумел уйти, полностью разочаровавшись в католичестве, церкви и церковниках. Уйдет опять от благополучного будущего: его пророчили в кардиналы и даже вызвали для этого в Рим.

Велика была его слава проповедника. Всегда говоривший от души и сердца, без бумажки, хорошо владея словом и языком, строгий подвижник, аскет и монах, с любовью и преданностью относящийся к своей миссии, он задевал сердца искренностью и личным примером. Его проповеди записывались прихожанами, они были глубоки и трогательны. Слух о Печёрине-проповеднике расходился в католическом мире как круги по воде.

Шел 1861 год. Отмена крепостного права.

Разочарование западом, католичеством, церковью, встреча с Герценом, задевшая его, перемены, происходящие в России, встреча с давним другом Чижовым - всё сошлось. И он снова решается на перелом судьбы: пишет письмо с просьбой снять монашеский чин.

Получив разрешение на этот шаг, он сохранил за собой священнический сан и провел последние двадцать с лишним лет в Ирландии, честно служа простым капелланом в Дублинской больнице для бедных. Это были его лучшие годы, наиболее плодотворные и наполненные творчеством. Он писал, читал, изучал естественные науки, делал опыты в своей лаборатории. В это время и появляются его замечательные воспоминания «Замогильные записки ("Apologia pro vita mea")». Философия и оправдание своей жизни.

Исповедь истинно русского человека, глубокая, сложная, написанная удивительным языком (все-таки филолог), исповедь, не имеющая себе равных в литературной истории России ни до ни после. «Записки» состоят из жизнеописания, из писем к давнему другу Чижову и  своему племяннику. Они обращены к потомкам, к нам. При жизни Печёрина, как он ни хотел этого, они не появились. Потом умер племянник и его друг Чижов. "Записки" остались лежать до 1932 г., пока их не опубликовал Каменев. Тот самый.
Записки не могут не трогать: не  перипетиями жизни героя, хотя и это интересно. Трогает, прежде всего, интонация, стиль, искренность; дух, просвечивающийся в каждом слове и предложении; мысль, не желающая смиряться с пошлостью жизни; размышления по поводу случающегося с героем, самоуглубленная рефлексия.

Это пришло к нему, в том числе  после двадцатилетнего духовного и аскетического опыта, о котором говорил, как о двадцатилетнем сне. Они сформировали его внутренний мир, оставив на нем не только внешний отпечаток - спокойную манеру говорить, умение сдерживать эмоции, некоторую холодность и отстраненность, за которыми скрывались внутренняя глубина и трагедия жизни,- но и авторский голос, неповторимую манеру письма, тончайшего анализа и осмысления событий.

Умер он в 1885 г., не дожив до 80-летия всего два года, пережив своего друга Чижова на 8 лет.
Главный смысл «Записок» и жизни Печёрина можно выразить всего в нескольких словах: «Жизнь должна быть осмысленной и преодоленной, только тогда она оправданна».

И сколько бы раз ни читала его монолог-исповедь, каждый раз не могу сдержаться от слез, потому что это не только оправдание ЕГО жизни, но и жизни многих и многих других, выбравших тот же путь: путь разочарований, потерь, поиска свободы и собственного достоинства. Путь, который всегда лежит через трагедию.

(Продолжение следует)

Тина Гай