Владимир Корнилов

Марина Цветаева говорила, что все поэты – жиды, Владимир Корнилов, вторя ей, усилил, сказав: все поэты – бомжи. Поэт, если он настоящий, всегда выламывается и всегда не в ногу. Владимир Корнилов - из числа настоящих.

Достается, наверно, непросто
С болью горькой, острей, чем зубной,
Это высшее в мире геройство
Быть собой и остаться собой.

Неправы те, кто видит в его диссидентстве и активном сопротивлении системе и власти – главное дело его жизни. Да, он подписывал письма в защиту Сахарова, Синявского и Даниэля, печатался в западных журналах, потому что дома запрещали, но все-таки главное для него было быть напечатанным, хотя долгих десять лет он писал в стол.

Но иначе поступить он не мог, иначе он бы перестал уважать себя. Поэтому Владимир Корнилов не любил, когда его называли «гражданским поэтом». Он был просто поэт, а если быть точным – лирический поэт, у которого все пропущено через личное восприятие и личное ощущение. Его стихи – это личный дневник поэта, у которого болит душа, сердце, совесть:

Стихи не могут пасти,
Судить и головы сечь,
Но душу могут спасти
И совесть могут сберечь.

Поэзия Владимира Корнилова из числа спасающей - совесть и душу. Хотя о себе он всегда высказывался более чем скромно, занижая свои достоинства, и умаляя силу своей поэзии. Ему выпало жить в разные эпохи: начинал в сталинскую, взрослел – в хрущевскую, достиг зрелости – в брежневскую, закончил жизнь – в путинскую. И ни в одну из них он не вписался.

Ожидание свободы и перемен, поманившие в середине восьмидесятых, сменилось тяжелым разочарованием. Пришло понимание, что свобода может быть хуже несвободы, что сущий хам окончательно пришел к власти, оккупировав Россию с поразительной быстротой и легкостью.

Никого не веселя,
Хмуро и невежливо
Ухожу опять в себя,
Словно в годы Брежнева.
На дворе не благодать,
Нечему завидовать…
Время камни собирать,
Рано их раскидывать.
1994

Легко тем, кто живет в больших батальонах, защищающих от заморозков и пустоты. Вроде со всеми и при деле. Вот только поэт в них умирает и задыхается, потому что у него кожа содрана, как кора с дерева, и потому любовь свою он отдает не большим батальонам, и не Богу:

А только офицеру,// Который шёл не в ногу.

Верхний ряд: Петр Вегин, Тамара Жирмунская, Алексей Марков, Нижний ряд: Владимир Корнилов, Дмитрий Сухарев, Татьяна Бек.
Фото из архива жены поэта Людмилы Беспаловой

Вот так, идущим не в ногу он и жил, получая за это по полной программе, как и положено выбивающемуся из строя. Но у него все-таки был свой невидимый строй, на который он равнялся: Лермонтов и Пушкин, Блок и Цветаева, Ахматова и Гумилев, Хлебников и Анненский, Пастернак и Слуцкий, Бродский и Мандельштам….

Каждый из них шагал по-своему, не повторяя другого и не шагая вместе. И для каждого он нашел свои слова:

…Когда с собой приносишь столько мужества,
Такую злобу и такую боль, –
Тебя убьют, и тут-то обнаружится,
Что ты и есть та самая любовь
(Лермонтову)

***

(Ваши строки невесёлые)
Отмывали душу дочиста,
Уводя от суеты
Благородством одиночества
И величием беды.
(Ахматовой)

***

…Ни болезни, ни старости,
Ни измены себе
Не изведал и в августе,
В двадцать первом, к стене
Встал…
(Гумилеву)

***

И так далее. Сквозной темой у Владимира Корнилова проходит принципиальная отделенность поэта в любые времена и эпохи. Его миссия - творить времена, а не принимать их, изменять, а не вписывается в общий хор. И тогда от Пушкина начнется отсчет новой эры и именем поэта назовут эпоху, в которой он жил.

На могиле поэта Владимира Николаевича Корнилова

Поэтому все его посвящения любимым поэтам, начинаясь трагической нотой, заканчиваются светлой, потому что существует непреложный закон уравновешенности: недоданное здесь с лихвой воздается там.

Поэтому больше гнева власть предержащих Владимир Корнилов боялся повторов и самоповторов, превращающих поэта в ремесленника. Его кредо: всегда все начинать сначала, с чистого листа. Только так можно остаться живым, а не превратиться в ходячую мумию.

Повторенье — сплошь
Прописи и басни.
А они, как ложь,
Для души опасны.

***

Мертвый тянется на пьедестал,
И живой начинает сначала!
Он идет всякий раз от нуля,
Чтоб досталось побольше простора,
Неизведанность снова продля
И страшась, как позора, повтора.

Поэтому у него один ритм сменяется другим, даже в одном стихе, не говоря уже о поэмах и повестях в стихах - особой форме,

которую он нашел для своих размышлений и сюжетов. Поэзию Корнилова связывает не общий ритм и рифма, а общая интонация.

Владимир Корнилов поэт трагический и меланхолический, ему свойственно философское размышление о жизни,

смерти, вечности и Боге, хотя он и называет себя безбожником. В его поэзии есть нечто пророческое, ветхозаветное, пробивающееся помимо его воли.

Я понял бога, правильного бога,
Нет, не Того, что в тверди голубой...
А прежде жил нелепо и убого,
С пустой душой, с тяжёлой головой.

Натягивал на тело рваный свитер,
Влезал в раструбы невозможных брюк,
Бродил Москвой, а бога не увидел,
Поскольку он во мне, а не вокруг.

Недаром Лермонтова чтил и Блока,
Толстого подымал превыше всех...
А те, что в сердце не имели бога,
Раскалывались, как пустой орех.

Сквозь леность душ,
сквозь их корысть и розность,
Сквозь чёрствость и угаснувшую страсть
Веди меня, моя религиозность,
Не дай ни покачнуться, ни упасть.

Владимир Корнилов мог бы уехать из России, более того, власти делали все, чтобы он сам уехал, как уехали многие и многие. Но он сделал свой выбор: остался здесь, потому что понимал, что вне пространства русского языка он перестает быть поэтом.

Он любил Россию такой, какой она была, хотя и страдал от того, что она его не принимала. Он остался до конца неисправимым идеалистом, книжником и вечным подростком, ощущающим свою личную вину за то, что происходило и произошло со страной и, как мог, он пытался ее менять, даже если результат оказался совсем другим.

До свиданья! До лучших времен —
Не скажу, ибо лучше не будет,
И поклясться могу, умудрен,
Будут лучшие — нас позабудут.

Жизнь для будущего — ерунда,
И для нынешнего — не сахар.
Потому-то еще никогда
Я не квохтал над ним и не ахал.

Не хитрил, не химичил, себя
Прямо с кожей от благ отрывая,
И меня, все равно как судьба,
Всякий раз вывозила кривая.
(Кривая. 2000 г.)