(Начало здесь и здесь) Чувствуя, свою чужеродность в компании «Сатирикона», честный и прямолинейный Саша Черный все чаще высказывает неудовлетворенность редакционной политикой журнала, которая от сатиры и критики постепенно переходила ни к чему не обязывающему развлекательному юмору.

Напряжение нарастало. Наконец, весной 1911 года, Саша Черный окончательно решил уйти из журнала. Три года работы в «Сатириконе» стали звездным часом поэта  и сегодня его помнят в основном по стихам того периода.

На дачной скрипучей веранде
Весь вечер царит оживленье.
К глазастой художнице Ванде
Случайно сползлись в воскресенье
Провизор, курсистка, певица,
 Писатель, дантист и певица.
(«Мухи», отрывок, 1910)

***

Квартирант и Фекла на диване.
О, какой торжественный момент!
"Ты - народ, а я - интеллигент, -
Говорит он ей среди лобзаний, -
Наконец-то, здесь, сейчас, вдвоем,
Я тебя, а ты меня - поймем..."
(«Крейцерова Соната», отрывок. 1909)

К моменту работы в «Сатириконе» у Саши Черного появился верный ангел хранитель – Мария Ивановна Васильева, под началом которой он работал на Варшавской железной дороги, когда переехал из Житомира в Санкт-Петербург. В том же 1905  году  они стали мужем и женой, проведя медовый месяц в Италии.

Брак оказался счастливым, несмотря на разницу в возрасте (она была старше), различие в происхождении и образовании: Мария Ивановна приходилась родственницей богатым купцам Елисеевым, училась у известного философа А.И.Введенского, имела докторскую степень по философии и  преподавала логику в вузах.

Мария Ивановна боготворила мужа, но детей у них не было. Иногда в шутку Саша Черный называл себя и жену бесплодными смоковницами.  К.И.Чуковский вспоминал, что при встречах побаивался ее, и Саша Черный – тоже, как ему показалось.

Мария Ивановна оказалась верной писательской женой, взявшей на себя все заботы о муже, став ему и матерью, и женой, и сподвижницей, поддерживавшей его во всех перипетиях жизни, особенно в эмиграции. После смерти Саши Черного М.И.Гликберг прожила еще почти тридцать лет и умерла в глубокой старости в 1961 году.

В Санкт-Петербурге Гликберги жили очень скромно, в полутемной квартирке, где кроме книг, стола и кровати ничего не было, и жили так, словно вот-вот должны были съехать. Они сторонились шумных компаний, популярности, всякой славы, и везде были вместе. Отдельность от других  делала поэта независимым от всякой литературной партийности.

Лучшими друзьями семьи были Александр Иванович Куприн и Леонид Николаевич Андреев. Если Саше Черному приходилось где-то бывать, то он почти все время молчал, как будто про себя смеялся и над собой, и над всем происходящим. Зато часами он мог играть с детьми, которые его просто обожали.

Уйдя из «Сатирикона», Александр Михайлович пробует себя в переводах Гейне, в детских стихах, издает книги «Живая азбука» (1913) и «Тук-тук» (1914), сотрудничает с журналами «Солнце России», «Современник», «Современный мир», «Русская молва», но нигде долго не задерживается.

Начиная с  1912 года, создается ощущение, что он как будто исчезает из литературной жизни: стихи почти не появляются, с писателями – не встречается.  Особенно это заметно в сравнении с его плодовитостью в предыдущие три года. В 1914 году поэт уходит в армию и служит солдатом при лазарете. О своих впечатлениях того времени он написал несколько стихотворений, а в эмиграции - юмористические «Солдатские сказки».

В коридоре длинный хвост носилок...
Все глаза слились в тревожно-скорбный
взгляд,-
Там, за белой дверью, красный ад:
Нож визжит по кости, как напилок,-
Острый, жалкий и звериный крик
В сердце вдруг вонзается, как штык...
(«В операционной», отрывок, 1914)

***

Тишина. Поля глухие,
За оврагом скрип колес...
Эх, земля моя Россия,
Да хранит тебя Христос!
(На поправке, отрывки, 1916)

В 1916 году Сашу Черного переводят в Псков, где он с энтузиазмом встречает февральскую революцию: Временное правительство назначает его заместителем наркома  Северного флота. Но октябрьскую революцию поэт не принял и до конца жизни люто ненавидел большевиков. В отличие от других эмигрантов, надеявшихся на смягчение установившегося режима, он был напрочь лишен этой иллюзии и при первой же возможности уезжает из России: сначала под Вильну, потом в Каунас. В Прибалтике  написал цикл «На Литве».

О том, как он перебирался через советскую границу, Александр Михайлович не мог вспоминать спокойно. «Какой-то малограмотный чекист, осматривая мой чемодан, выхватывал из него рукописи. Некоторые из них  рвал, другие отбрасывал в сторону, а третьи оставлял. И все это только чтобы показать свою власть. Если бы у меня была сила, я бы ему перегрыз горло». Революция большевиков, по мнению большинства писателей и критиков, раздавила его.

Саша Черный и его жена Мария Ивановна. 20-ые годы

В 1920 году Гликберги переезжают из тихой и уютной Прибалтики в Берлин. Начался второй, эмигрантский, период творчества поэта, резко контрастирующий с первым. Исчез псевдоним Саша Черный, он  стал подписываться «А.Черный».

Писать стихи поэт почти перестает, на первое место выходит  проза. Этот переход начался еще раньше, после ухода из «Сатирикона», но в эмиграции он стало явным. Резко меняются тон, настроение, стиль, темы, герои.

Поэт очень болезненно воспринимает все, что  напоминают о времени «Сатирикона». Тогда он морщился, как будто ел лимон, и тихо бормотал «Все это ушло, и ни к чему эти стихи были....». Он устал от негатива, хочет утверждающего, а не отрицающего. В редких стихах появились мучительные ностальгические нотки.

Очнись. Нет дома - ты один:
Чужая девочка сквозь тын
Смеется, хлопая в ладони.
В возах - раскормленные кони,
Пылят коровы, мчатся овцы,
Проходят с песнями литовцы -
И месяц, строгий и чужой,
Встает над дальнею межой...
(«На миг забыть – и вновь ты дома», отрывок. 1920)

Обложка журнала "Жар-птица"

В Берлине Саша Черный -  литературный редактор «Жар-птицы», где  выступает  как поэт и критик. Главная тема журнала - русская культура. Первый номер  журнала  открывается стихотворением Саши Черного «Искусство», который звучит  как манифест эмиграции

Бог, злой Отец, нас соблазнил Эдемом
И предал псам и выгнал скорбных в тьму,
И только Музы ласковым гаремом,
Как отзвук рая, сходят к нам в тюрьму.

Глаза их манят радостью могучей,
Бессмертный свет дрожит на их челе…
Вставай, мой ближний, бьющийся в падучей,
Есть мир иной на этой злой земле!

Нет Бога? Что ж… Нас отогреют Музы,
Нет правды? — Пусть… Сны жажду утолят.
Распятый дух срывает гневно узы
И все безумней рвется в Светлый Сад.
(«Искусство», отрывок. 1921)

В Берлине поэт продолжает тему детства, которая здесь зазвучала совершенно по-другому: детство -  это мечта, иллюзия, утопия, остров, на котором нет неправды и зла, а есть мир, покой, добро и красота. Это - мечта о несбыточном.

Поэт с увлечением участвует в издании детского журнала «Зеленая палочка», выпускает для детей  антологию русских поэтов , детский альманах «Цветень», переиздает свои детские книги «Живая азбука» и, наконец, самое главное: в 1920 году выходит отдельной книгой его «Детский остров».

Критики верно поняли стремление поэта сбежать, отдохнуть,  укрыться от страшных мыслей на детском острове спасения,  на котором  можно уйти от пошлости жизни и тяжелых воспоминаний. Детство становится центром, вокруг которого строится мир эмигрантской поэзии Саши Черного, а во многом  и его жизнь. С детством приходит в его творчество религиозная тема, которая раньше была совершенно чужда поэту.

В яслях спал на свежем сене
Тихий крошечный Христос.
Месяц, вынырнув из тени,
Гладил лен его волос…
Бык дохнул в лицо младенца
И, соломою шурша,
На упругое коленце
Засмотрелся, чуть дыша,
Воробьи сквозь жерди крыши
К яслям хлынули гурьбой,
А бычок, прижавшись к нише,
Одеяльце мял губой.
Пес, прокравшись к теплой ножке,
Полизал ее тайком.
Всех уютней было кошке
В яслях греть дитя бочком…
Присмиревший белый козлик
На чело Его дышал,
Только глупый серый ослик
Всех беспомощно толкал.
«Посмотреть бы на ребенка
Хоть минуточку и мне!»
И заплакал звонко-звонко
В предрассветной тишине…
А Христос, раскрывши глазки,
Вдруг раздвинул круг зверей
И с улыбкой, полной ласки,
Прошептал: «Смотри скорей!..»
(«Рождественское», 1920)

Три года, что Гликберги прожили в Берлине, оба были завалены работой: уроками - Мария Ивановна, издательскими делами – Александр Михайлович. А главное – оставалась надежда, что скоро они вернутся в Россию. В Берлине выходит третий, последний, сборник стихов Саши Черного «Жажда» (1923). В нем отражается новый опыт – война, Литва, эмиграция, тоска по Родине.

Берлин перестает быть русской Меккой, в Германии – кризис, инфляция, русские журналы и издательства закрываются, русские уезжают: кто в Италию, кто во Францию, кто обратно в Россию. Гликберги поехали в Рим, куда Марию Ивановну пригласил Л.Андреев, чтобы она давала уроки его детям.

Но Рим слишком далек от жизни русской эмиграции, А.Черный оказался в изоляции и Гликберги решают уехать в Париж, куда они и перебираются в 1924. Здесь он сотрудничает с рядом русских журналов, ездит с выступлениями, проводит литературные вечера. В 1927 году группа русских эмигрантов покупает землю на юге Франции в поселке Ла-Фавьер, где поэт проводит последние пять лет жизни. Последние стихи Саши Черного трагичны и обращены к Богу:

Но если можно,
Но если Ты расслышишь,
Я об одном прошу:
Здесь на земле дай хоть крупицу счастья
Вот этому мальчишке из отеля
В нелепой куцей куртке
И старику-посыльному с картонкой,
И негру хмурому в потертом пиджаке,
И кроткому художнику соседу,
Задумчиво сосущему пастилку,
И мне — последнему — хотя бы это лето
Беспечностью веселой озари...
Ты знаешь,— с каждым днем
Жить на Твоей земле становится трудней.
(«В метро», отрывок, 1930)

Тина Гай

Related posts

• Притча о жизни
• Басни Эзопа. Окончание
• Устами младенца
• Вальдорфские куклы
• Борис Заходер. Окончание
• Необычное желание. Современная притча
• Собачья история
• Хороший пример
• Выбор
• Ожерелье. Притча