Джебран Халиль

(Начало 1, 2, 3) Творчество Джебрана Халиля получило мощный толчок после его знакомства с Мэри Хаскелл, директором одной из гимназий, с которой молодой человек познакомился на выставке в своей студии, где с успехом экспонировались его работы.

Она была старше Джебрана Халиля на десять лет, из богатой семьи, воспитывалась в частной Бостонской школе для девочек, дававшей первоклассное образование. В отличие от других женщин, которые то и дело появлялись в жизни Джебрана Халиля, Мэри серьезно восприняла юношу и, в конечном итоге, стала самым важным в его жизни человеком, фактически сделавшим его и определившим его будущее.

Мэри Хаскелл стала поощрять интеллектуальное и художественное развитие юноши, поддерживала его эмоционально и финансово, считая его перспективным писателем и художником, в которого имеет смысл вкладывать. Она действовала как хороший предприниматель, чутьем угадав, что со временем этот молодой человек принесет ей большие дивиденды. И она не ошиблась.

Мэри вела подробный дневник, в котором записывала все их разговоры и сохраняла все зарисовки, которые делал Джебран Халиль. Но ее роль в жизни поэта, философа и художника стала известна только в семидесятых годах XX века, когда она решила опубликовать дневник и их многолетнюю переписку. Сейчас это рассматривается как важное литературное наследие писателя.

В 1904 году Джебрану было предложено вести короткую еженедельную колонку на арабском языке в газете «Эмигрант». За каждый выпуск он получал два доллара. Его стиль заметно выделялся из числа других. Он писал просто и понятно, откровенно и с вдохновением, писал так не похоже на витиеватый арабский с его жестко установившейся поэтической и литературной традицией.

Но поскольку начинающий писатель не имел профессиональной подготовки, чтобы подражать старым мастерам, и не очень хорошо знал литературный арабский из-за не очень хорошего образования, то и писал он так, как умел, а не как было положено согласно арабской традиции.

Получив образование в Бостоне, Халиль хорошо ориентировался в современной англо-язычной литературе, и его арабский стиль складывался под влиянием европейских и американских писателей, и совсем был не похож на привычный мусульманский.

И писал он о проблемах, с которыми сталкивался каждый эмигрант, прибывавший в Америку из арабских стран: об отчуждении, одиночестве, о безопасности в новом для эмигрантов мире, о растерянности и трудностях адаптации к другой культуре, что находило отклик в жизни и опыте каждого его читателя. И Джебран Халиль быстро нашел свою аудиторию и своих поклонников, став популярным в этой среде.

В своей первой зарисовке «Видение» с характерной для него проблематикой о свободе он рассказывает о маленьком воробышке, который жил в поле около ручья, но жил в клетке, из которой никак не мог выбраться, да так и погиб от голода и жажды среди хлебных зерен и рядом с водой.

В том же году вышло его короткое романтическое эссе «О музыке», где он воспевает любовь к музыке с древнейших времен. На следующий год выходит вторая книга «Слеза и улыбка», в которой собраны его зарисовки, напечатанные им в авторской колонке. Вот одна из них под названием «Душа».

...И отделил Бог Богов от сущности своей душу, и создал в ней красоту.
И даровал он ей тонкость дуновений зари, и аромат полевых цветов, и нежность лунного света.
И протянул он ей кубок радости, сказав: «Никогда не пей из него, если не хочешь забыть прошлое и пренебречь грядущим», и кубок печали, сказав: «Пей из него, и ты постигнешь сущность веселия жизни».
И посеял он в ней любовь, которая разлучается с ней при первом вздохе удовлетворенности, и сладость, уходящую с первым произнесенным словом.
И низвел он к ней с неба знание, чтобы направить к путям истины.
И вложил в глубины ее зрение, видящее невидимое.
И создал он в ней чувствительность, которая растекается вместе с фантазией и странствует вместе с призраками.
И облек он ее в одеяние страсти, сотканное ангелами из дрожания радуги.
Потом вложил в нее мрак смятения – тень света.
И взял Бог огонь из горна гнева и вихрь, дующий из пустыни неведения, и песок с берега моря себялюбия, и прах из-под ног веков – и создал человека.
И дал ему слепую силу, взрывающуюся при безумии и потухающую перед страстями.
Потом вложил в него жизнь – тень смерти.
И улыбнулся Бог Богов, и прослезился, и почувствовал любовь, которой нет конца и предела, – и соединил человека с его душой.

После выхода книги на Джебрана Халиля обратил внимание Амин Рихани, ставший впоследствии известным арабским писателем и близким другом Халиля. В том же 1906 году Джебран издает еще одну книгу «Нимфы долины», в которую входят три новеллы: об истории реинкарнации влюбленного, потерявшего свою возлюбленную; о насилии и бесправии женщин и о религиозных распрях.

Через два года, в 1908, выходит очередная книга «Духовный мятеж», состоящая из четырех историй, в которых он опять поднимает вопросы свободы, религиозного насилия и социального бесправия мусульманских женщин. На этот раз книга вызывает резкую критику со стороны духовенства.

Вскоре он уезжает учиться художественному мастерству и изучать искусство в Париж. Поездку финансирует Мэри Хаскелл. Париж очаровал, покорил и во многом изменил его мировоззрение. Здесь он встретился с Роденом, Ницше, познакомился с поэзией Блейка и с многими другими современными художниками.

Джеюран Халиль. Роден

Он ходит по выставкам и музеям, посещает занятия в Академии художеств, делает серию карандашных портретов и принимает участие в выставках. Но деньги закончились, и через два года он возвращается в Бостон, который после Парижа показался ему провинциальным, затхлым и душным.

Джебран Халиль просит Мэри Хаскелл переехать в Нью-Йорк и начать новую жизнь. Она дает ему денег на посещение Нью-Йорка в апреле 1911 года, а в сентябре он окончательно перебирается сюда, используя пять тысяч долларов, что дает ему Мэри для аренды квартиры. Здесь он и проживет последние двадцать лет.

Джебран Халиль быстро входит в Нью-йоркский круг интеллектуалов и ученых, становится популярным среди них, но как художник он не вписался, так и оставшись в стороне от Нью-Йоркской арт-сцены. Зато здесь пышным цветом расцветет его литературный талант, особенно после того, как он начал писать, по совету Мэри, на английском языке.

Но пока он продолжает писать на арабском. В 1912 году Джебран Халиль заканчивает свой самый большой роман «Сломанные крылья» и начинает сотрудничество с арабским журналом для эмигрантов Al-Funoon.

Джебран Халиль

Редактор журнала издает сборник его ранних стихов в прозе, уже выходивших под названием «Слеза и улыбка», но в сборник вошли и новые стихи. Всего в сборнике было 56 поэтических зарисовок на темы любви, красоты, природы, духовности, отчужденности и возвращения на родину.

В зарисовках еще нет той глубины, которая появится в более позднем «Пророке», но есть свежесть и эстетическая серьезность. Сборник Джебран Халиль посвятил Мэри Хаскелл.

Пред троном красоты (из сборника "Слеза и улыбка")

Я бежал от толпы и бродил по широкой долине, то выслеживая течение ручейка, то прислушиваясь к щебету птиц. Так я дошел до места, скрытого ветвями от взоров солнца, и сел там, беседуя со своим одиночеством и разговаривая с душой – душой жаждущей, для которой все видимое – только мираж, а все невидимое – утоляющий источник.

Когда мое сознание вырвалось из темницы материи в пространство фантазии, я осмотрелся и вдруг увидел девушку-фею, стоявшую подле меня; одежду и украшения заменяли ей виноградная лоза, скрывавшая часть ее стана, и венок из анемонов, скреплявший ее золотистые волосы... Заметив по моим взглядам, что я смущен и растерян, она произнесла: "Я дочь лесов, не пугайся!"

Сладость ее голоса вернула мне силы, и я сказал: "Разве подобная тебе может жить в пустыне, где царит уныние и обитают дикие звери? Заклинаю тебя жизнью твоей, скажи мне, кто ты и откуда пришла".

Она села на траву и отвечала: "Я символ природы. Я дева, которой поклонялись твои отцы – воздвигали мне жертвенники и храмы в Баальбеке, Афке и Джубейле".

"Эти храмы, – возразил я, – давно разрушились, и кости моих дедов сравнялись с кожей земли. От следов их божеств и религий не осталось ничего, кроме немногих страниц в недрах книг".

Но она прервала меня: "Есть Боги, живущие жизнью своих почитателей и умирающие с их смертью. А другие живут божественной сущностью, вечной, нетленной. Моя божественная сущность почерпнута из красоты, которую ты видишь, куда ни обратишь свой взор.

Красота же – это вся природа. С красоты начиналось счастье для пастуха, бродящего среди холмов, селянина, трудящегося на полях, кочевников, скитающихся меж горами и берегом. Красота была для мудреца лестницей к трону неуязвимой истины».

Биения моего сердца подсказали языку неведомые дотоле слова, и я воскликнул: «Но ведь красота – сила грозная и ужасная!» На губах ее цветком промелькнула улыбка, а во взоре отразились тайны жизни.

"Вы, люди, – ответила она, – боитесь всего, даже самих себя. Вы боитесь неба, хотя оно источник мира, боитесь природы, хотя она ложе успокоения, боитесь Бога Богов и приписываете ему зависть и гнев, а он, если не любовь и милосердие, то ничто".

Наступила тишина, наполненная нежными мечтами. Потом я спросил ее: "Что же такое красота? Ведь люди по-разному определяют и познают ее и по-разному прославляют и любят!"

И дочь лесов отвечала: "Красота – то, к чему у тебя есть влечение в душе; то, что ты видишь и хотел бы дать, а не взять; при встрече с красотой ты чувствуешь, как тянутся к ней глубины твоей души.

Красота – то, что тела считают испытанием, а души – благодеянием, – это союз между печалью и радостью. Красота – то, что ты видишь, хотя оно скрыто, узнаешь, хотя оно и неведомо, и слышишь, хотя оно немо. Это сила, зарождающаяся в святая святых твоего существа и кончающаяся за пределами твоей фантазии..."

И дочь лесов подошла ко мне и положила свою благоуханную руку мне на глаза. Когда она ее отняла, я увидел себя в одиночестве, в той же долине. Я вернулся обратно, а душа моя повторяла слова: "Красота – то, что ты видишь и хотел бы дать, а не взять".