Сегодня малознакомое имя Софьи Захаровны Федорченко (1880 г.р.) в начале прошлого века, со времени выхода в 1917 году ее небольшой книги «Народ на войне», ставшей первой частью трилогии, более десяти лет было у всех на устах. Кто только не восхищался и не говорил о ее книге, написанной под впечатлением от пережитого во время первой мировой войны.

Почти три года она была сестрой милосердия, уйдя на фронт со студенческой скамьи из Киевского университета. Вот, например, дневниковая запись от 7 марта 1921 Александра Блока, где он восхищается записями бесед солдат, подслушанных каким-то Федорченко, даже не зная, мужчина это или женщина. Но именно их он выделил как самые интересные, хотя в том же журнале печатались Б. Зайцев, М. Пришвин, Ал. Толстой, А. Ремизов, Вяч. Иванов. Известен восторженный отзыв о книге М.Волошина в письме к Вересаеву:

«Что меня обрадовало чрезвычайно — это полученная на днях книга (II изд.) Федорченко «Народ на войне». Я прочитывал ее с упоением. На мой взгляд, она имеет не только исторически-документальное значение, но это и художественный этап русской прозы, которая со времен Чехова вступила на путь сжатости <...> у Федорченки есть сжатость сюжета и психологии <...>. Перед такой художественной сжатостью, не выходящей из традиции русской литературной ясности, сам Чехов может показаться растянутым <...>. Любая страница дает материалу не меньше, чем целый том беллетристики».

Такие же лестные отзывы найдем у Н.Асеева, М.Горького, М.Булгакова, Л.Леонова, а Ал.Толстой использовал книгу в своей известной трилогии "Хождение по мукам" без ссылок и цитат, полагая, что это документ эпохи. Но сегодня уже никто и не вспоминает об этой замечательной книге, ее все замалчивают, о ней не говорят в литературных кругах и простому читателю она неизвестна.

Полное издание книги в трех частях вышло уже после смерти писательницы в 1983 году. Но почему это произошло? Что случилось? Начнем сначала. После войны Софья Федорченко читала о войне всё, что выходило в те годы, но всё было похоже больше на красивую картинку, чем на правду, а хотелось именно правды.

Так возникла потребность – написать самой о том, что видела и слышала. Тем более, что у нее была цепкая память и сохранились кое-какие записи о том времени. Но когда она начала писать, то долго ничего не получалось: не могла найти нужную интонацию, точные слова и сюжет. Всё скатывалось на интеллигентскую манеру писать беллетристику. Но однажды, сидя в театре на одном из спектаклей, она вдруг поняла, КАК надо писать книгу. Она нашла единственно возможный прием, который позволит ей осуществить задуманное.

Надо перевоплотиться - в того солдата, которого видела и слышала на войне, надо забыть о себе, о своем происхождении и образовании, надо влезть в его шкуру – грубую и жёсткую, посмотреть на войну его внутренними глазами: порой жестокими, порой наивными и доверчивыми. Увидеть, как увидел Л.Н.Толстой Платона Каратаева в «Войне и мире» (закончив писать, она подумала, как бы встретил ее книгу Лев Николаевич). И тогда у нее всё стало получаться.

На какой голос ревет, на какой голос поет,
На тот на голос, что смерть дает.
Приди, человек, до полсудьбы,
Приди, солдатушко, до полубоя,
Как и бой не бой, людям убой,
Как рвет и землю, и дерево,
И солдатское тело томленое.
Во соседнем селе белы рученьки,
Во чистой реке победна головушка,
Во густых хлебах быстры ноженьки.
Во глубоком рву ясны оченьки,
А как кровь тепла во сырой земле,
Во сырой земле, во чужой стране.
("Народ на войне", глава II "Что на войне приключилось")

Перевоплощение стало ее фирменным литературным стилем, что, думается, не было случайностью. Ее мать была французской актрисой, да еще цыганских кровей. Можно сказать, актёрство Софья впитала с молоком матери. Но откуда у этой маленькой цыганочки такое знание русского фольклора, сказок, прибауток, знание народного говора?

Дело в том, что мать нечасто наведывалась в Россию – всего два раза в год, остальное время живя в Париже, где служила в театре актрисой. А дочь отдала на воспитание в русскую деревню, что в Шуйском уезде Владимирской губернии. Тогда деревня еще помнила русскую старину, русские песни, народные сказания и прибаутки. Так и вошел в плоть и кровь маленькой девочки колорит русской деревни XIX века вместе с ее народным духом. Здесь она воспитывалась первые семь лет.

И хотя потом Софья с семи до двенадцати лет живет у матери в Париже, но детские впечатления уже сформировали ее и как человека, и как писателя. Уже после «Народа на войне», Федорченко перевоплощалась в животных и маленьких детей, написав более ста детских книг, в которых разговаривала с читателем на их языке. Например, мало кому известно, что «Кошкин дом» - это тоже ее прочтение – одно из многих. Или вот это:

В связи с последующей историей и скандалом, разразившимся в 1928 году вокруг книги «Народ на войне», лично мне приходят на ум две параллели. Первая – книга Алексиевич «У войны не женское лицо», вторая – история мистификации с Черубиной де Габриак. Первая параллель наводит на мысль о плагиате, возможно напрасно, но правда то, что ничего подобного и более оригинального, чем «Народ на войне» Софьи Федорченко так и не появилось.

И сколько бы премий Алексиевич не получила за свою книгу, она не сравнится с книгой Федорченко ни по силе, ни по правдивости, ни по художественному воплощению идеи бесчеловечности и жестокости войны. Вторая параллель, с Черубиной де Габриак, значительно важнее, т.к. в обоих случаях цена мистификации была слишком высока: и та, и другая заплатили за нее своей творческой судьбой, выпав из писательской обоймы, хотя писать и не перестали. Но навсегда лишились памяти и чести в глазах читающей публики.

Черубина ушла в религию, Софья – в детскую и историческую литературу, написав третью часть «Народа на войне», где описывается гражданская война глазами простого народа. И эта книга по ужасу и беспросветности очень похожа на «Щенков» Павла Зальцмана. Казалось, мистификация Федорченко была не такой явной, как мистификация Черубины, но она была и от этого никуда не деться. Вот что писала в предисловии к первой части книг Федорченко:

«Я (...) записывала ежедневно, по возможности точно, все то, что чем-нибудь останавливало мое внимание», позднее в развернутом вступлении она уточняла: «Была я все время среди солдат, записывала просто, не стесняясь, часто за работой, и во всякую свободную минуту <...>. Пожилые солдаты, те чаще рассказывали мне, даже диктовали иногда. Так я записывала некоторые песни про войну, сказки, заговоры, предания»

Софья Захаровна испугалась, что ей не поверят, и прикрылась фольклором, стилизацией под народный говор и этнографию, впрочем, очень достоверной. Сегодня ее книгу сравнивают с «Улиссом» Джойса и относят к числу модернистских романов. Тогда, все, кто читал «Народ на войне», никто не сомневался в ее документальности, кроме..…профессиональных этнографов.

Это они заподозрили неладное: не было ссылок на героев, не было указаний на место записей, на то, из какого района был рассказчик, на имя рассказчика и т.д.. Солдат был анонимным, без конкретного лица и имени, но он был и ему все поверили. В этом и был замысел: так обработать материал, чтобы ему невозможно было не поверить.

Так было с Павлом Бажовым, который тоже создал миф, что собранные им сказания – это подлинные рассказы уральских рабочих, так гений А.С.Пушкина обрабатывал народные сказки, а песенник Н.Г.Цыганов создавал русские народные песни, обрабатывая народный фольклор. И никто их не упрекал в мистификации и подлоге. Но Софья Захаровна сама дала повод для обвинения, сказав, что делала записи, что книга основана на документальных событиях. И книгу стали цитировать и использовать без ссылок на автора. Это стало пусковым крючком для Федорченко, чтобы открыть правду.

(Окончание здесь)

Тина Гай

Related posts

• Случай из жизни времен Великой Отечественной-4
• Женщины войны: "У нас забрали победу"
• Лец: Строим на века, разрушаем навсегда
• Бессмертный
• Василий Бугров
• С.Федорченко: мистификаторы и литераторы
• Давид Самойлов. Окончание
• Случай из жизни времен Великой Отечественной
• Случаи из жизни времен Великой Отечественной-5
• Псковская Миссия