(Начало здесь) В Первую мировую войну – 1914-1917 - Готфрид Бенн служит в Брюсселе, оккупированном немцами, служит врачом дерматовенерологом при немецком борделе.  Эта специализация станет для него основной и после войны, когда он займется частной практикой. В тот период поэт  увлекся изучением измененного состояния сознания, пробуя кокаин, но это длилось недолго. 

Шокирующее поэтическое начало, хоть и принесло Готфриду Бенну скандальную известность, но не сделало его успешным в обычном понимании этого слова. Поэт всегда презирал  коммерческую выгоду, коллективизм, тягу к славе и популярности, оставаясь маргиналом-аутсайдером, интровертным нигилистом, по-прежнему ведя уединенный образ жизни, избегая шумихи и общения.

Чтоб спрятаться,
на то есть грим и маска,
прищурься, будто свет
тебя слепит,
не предавая глубину огласке,
овалом чистым пусть лицо
парит.
(Пер. Ольги Татариновой).

***

Кто ограничивает колею,
стремясь свою не ранить быстротечность,
тот предает себя небытию,
того, кто углублен, вбирает вечность.
(Перевод О. Татариновой)

Зрелые стихи поэта более спокойные,  в них уже нет шокирующего моралистов натурализма, тематика смещается в сторону женщины и «я», но основной акцент по-прежнему делается на слове и артистичности выражения.

Поэт не верит ни в прогресс, ни в историческую перспективу, ни в способность истории чему-то научить человека. Он верит в силу языка, в иррациональное, таинственное, едва мерцающее Ничто, которое настоящий поэт может уловить и выразить в слове.

Сменялось содержание, но сохранилось стремление к отточенности формы выражения, свободному обращению с рифмой. От содержания  к выражению – таков магистральный путь Готфрида Бенна.

В эти годы он много экспериментирует, активно используя монтажный метод,  соединяющий в цепочки существительные, географические названия, метафоры и образы. Стихи стали короче, но мощнее, они не просто красивы по форме выражения, они могущественны, сразу поражая читателя, даже непонятно, чем и почему.

Морок. Диапазоны
Душе нипочем в ночи.
Ласки, тиски, резоны,
Ложки и рогачи.
Ты – и твержу потерь я
Перечень-приговор.
Нильский разлив неверья –
Невер-, о невермор!

Хлам, и всегда руины
Утром заголены:
Ты и твои глубины;
Явью червивы сны.
Выпей - и тень проступит
Губою на ободке.
Линия – кто преступит,
С кем?

Сраму не имут храмы,
Акрополь, святой Грааль;
Пена вписана в рамы -
В золото и в эмаль;
Лихорадочной рысью
Морок былых имен,
Всхлипывая всей высью
Полный диапазон.

Ближе, за частоколом,
Кровавая кривь письмен;
Вихрями в небе голом
Руки скользят вдоль стен.
Наземь: дохлою клячей,
В небо: цветут кусты
Солнечной и незрячей
Метаморфозы – ты!

Ближе, торчливой грудью
Празднуя тет-а-тет;
Слово- и рукоблудью
Зла на безлюдье нет.
Ближе, диапазоны
Морока – в полный хлам;
Космосы и эоны,
Гибель былым богам.
(Хлам. Пер В. Топорова)

Тяга поэта к артистичности выражения и вера в Загадочное Ничто сыграли с ним злую шутку: когда в 1933 году к власти пришел Гитлер и многие «ненатуралы» стали уезжать из страны.

Готфрид Бенн поддержал новую власть, зачарованный ее стремлением построить государство на новых основаниях. Он воспринял этот всплеск энергии как вызов Ничто, перед которым нельзя опускать мечи.

До конца жизни поэт оставался антимарксистом, антидемократом,  антибольшевиком и антиамериканцем в духе Фридриха Ницше, посчитав, что приход к власти Гитлера развеет морок наступившей эпохи.

Печально известное выступление поэта по радио «Ответ литературному эмигранту» в защиту новой власти в ответ на письмо сына Томаса Манна, опубликованное в сборнике «Новое государство и интеллектуалы»,

долго ему  аукалось, хотя Бенн  быстро понял свою ошибку. Узнав о хрустальной ночи погромов, у него уже не было сомнений, куда ведет новый режим и в конце 1933 года выступает с антифашистскими речами.

На это последовал незамедлительный ответ: сначала  запретили публикацию его стихов и эссе, как еврейскую и гомосексуальную, потом - частную врачебную практику, позднее исключили из союзов врачей и писателей. Последние стихи поэта в фашистской Германии датируются 1936 годом. Среди них выделяется трагический «Монолог», который поэт выдавал за перевод средневекового автора. Это стихотворение ходило по рукам в казармах, но истинное авторство стиха никто не знал.

Кишки полны соплей, мозги – миазмов;
Придурками при главном идиоте
Становятся народы, в зубоскальстве
И в звездознайстве выискав симптомы
Своей паскудной миссии Рабы –
Из стран холодных и заплывших жиром,
Час от часу все более рабы:
Голодные, плодясь, как паразиты,
Под свист бича, - да тут зернистой пеной
Своей судьбы – не чье-нибудь – сморозит
Надышенную бороду пророку!...
(Монолог, отрывок. Пер. В.Топорова)

После организованной травли поэта, Готфрид Бенн  из Германии не уехал, а ушел, по  собственному выражению, в «аристократическую эмиграцию» - на службу врачом, где дослужился до полковника медицинской службы. После войны он вновь возобновляет частную врачебную практику в разрушенном и голодающем Берлине.

Но его стихи все еще под запретом: на этот раз  уже оккупационные власти вспомнили ему прежнюю ошибку - поддержку в тридцать третьем Гитлера. Однако  вынужденное молчание и складывание написанного  в стол пошло поэту на пользу. Первый же послевоенный сборник  Готфрида Бенна «Статические стихи», выпущенный с помощью друзей  в Цюрихе в 1948 году, стал откровением.

Переживший много испытаний, поэт утверждает, что главное не идеология и не изменения общественных идеологем. Главное - стоять, не поддаваясь изменчивости мира, преодолевать ее стилистически. Человеческую природу не изменить и история движется не революциями, а творчеством, искусством и Духом:

Равнодушие к изменчивости мира –
глубина мудреца.
Заботы детей и внуков
не проникают в него.
Следовать направлениям,
действовать,
прибывать, отбывать –
все это для тех,
кому не дано ясного зрения.
(Статические стихотворения, отрывок. Пер. В. Вебера)

Только искусство создает новые стили, а человек призван стать художником и найти свой стиль, в котором сможет себя выразить. Для этого необходимо стать свободным от всяких форм общественной активности и идеологии. Художник – существо принципиально внесоциальное, призванное постоянно нарушать любые запреты и границы, откуда бы они ни исходили.

В Германии запрет на литературную деятельность Готфрида Бенна был полностью снят только в 1949 году. Тогда снова возник интерес к поэту, его награждают премией Бюхнера, у него берут интервью, его печатают, но того признания, которого он заслуживал, так и не пришло: ему по-прежнему вспоминают его роковую политическую ошибку.

И до сих пор к Бенну сохраняется неоднозначное отношение, как в Германии, так и за рубежом, но сам он не чувствовал за собой никакой вины, т.к. был в тот момент совершенно искренним. А к пришедшей славе он, как и прежде, относится скептически, оставаясь к ней абсолютно равнодушным.

Его волнует только  поэзия, в которой поэт прошел путь от философии экзистенциализма и презрения к бытию в своих ранних стихах - к воспеванию торжества Духа и истинного Бытия, возвышающего человека в его стремлении к выражению и стилю, преодолевающего его природность и натуральность жизни. Умер Готфрид Бенн от скоротечного рака костей в 1956 году.

Я встречал людей, которые,
на вопрос о том, как их зовут,
робко – словно совсем не могли претендовать на то,
чтобы иметь ещё и наименование –
отвечали: «Фройляйн Кристиан», прибавляя:
«как имя», они хотели облегчить вам понимание –
никаких сложных фамилий,
вроде «Попиоль» или «Бабендерерде» –
«как имя», пожалуйста, не обременяйте свою память!

Я встречал людей, которые
росли в одной комнате с родителями, братьями и сестрами,
по ночам, заткнув уши пальцами,
читали за кухонным столом,
выходили в люди, внешне прекрасные и ladylike как графини,
а внутренне нежные и усердные как Навсикая,
с чистым ангельским челом.

Я часто спрашивал себя и не находил ответа –
откуда берется эта доброта и нежность, –
но не знаю и по сей день. А теперь мне пора идти.
(Я встречал людей. Пер. В.Вебера)

Тина Гай