Стихи Мандельштама позволяют с полным правом говорить, что он был и есть единственный и главный наследник Велимира Хлебникова. Даже в последних письмах 1938 года Мандельштам упоминает, что среди книг, взятых с собой в Дом отдыха, есть «между прочим, весь Хлебников». Никого не упомянул, только его.

Творчество и стихи Мандельштама невозможно отделить от его жизненной судьбы, но акцент только на трагедии поэта без понимания и разбора его поэтических принципов (да простят меня его поклонники, к числу которых  тоже принадлежу) кажется больше данью конъюнктуре, чем действительно необходимой частью понимания его поэзии.

Гораздо больше его биографии меня интересует, почему и как менялись его темы, что происходило с ним, как с поэтом, а не просто с человеком, как человеческое перерабатывалось в поэтическое. Важно, например то, что Мандельштам постепенно смещался и в жизни, и в стихах от Запада к Востоку.

Начав юность с Европы, где учился нескольких лет, он последовательно жил в Санкт-Петербурге, Москве, Воронеже, посещая между этими точками Армению и Грузию, и закончил жизнь в пересыльном лагере на самой дальней точке – во Владивостоке. Эволюция его тридцатилетней творческой жизни тоже все больше сдвигалась в сторону восточных мотивов – от Чаадаева и католичества к Флоренскому, православию и иудаизму.

Параллельно этому смещались его внутренние потребности - от необходимости встраивания в социальность и получения внешнего признания – к самоуглублению и обретению точки опоры внутри себя; от обилия контактов - к всё большей изоляции от внешней среды, обретению самодостаточности и независимости;

от прозрачности и классической ясности в поэтике «Камня» к  неясности, невнятности и погружению в зыбучие пески одиночества в поздних стихах тридцатых годов. Бормотание стихов оказалось единственным заслоном для защиты от безумия, в которое погружалась страна и он вместе с ней, своего рода заговор ужаса, в котором пребывал. Центростремительность становилась естественной реакцией на травлю и неприятие внешнего окружения.

2016 год для поэта юбилейный:  сто двадцать пять лет со дня рождения (1891). К сегодняшнему дню, благодаря героическим усилиям, прежде всего, жены Мандельштама, опубликовано всё, что им написано, поэтому можно проследить сквозные темы его творчества.

Поэт, мыслитель, философ, прозаик Осип Эмильевич Мандельштам менял не просто поэтику, он менял свое мировоззрение, выражая его в прозе, вслед за которой шла новая  поэзия и новый Мандельштам. Не случайно перед каждым сборником в качестве эпиграфа он печатал прозаическое вступление, излагая свое отношение к мироощущению художника, к слову, к страданиям и миссии поэта и Творца.

Три этапа, три поэтики, которые вслед за М.Гаспаровым принято выделять в творчестве поэта (соответственно трем  сборникам «Камень», «Тристиа» и «Новые стихи»), сильно отличаются друг от друга. Особенно сильно от всего прежде созданного отличаются стихи позднего периода: после пяти лет молчания Мандельштам словно заново родился, снова научился летать и сумел реализовать обретенную силу в более чем  двухстах стихотворениях, написанных всего за семь лет (с 1930 по 1937 год) - столько же, сколько за предыдущие четверть века.

Лучшее, написанное о Мандельштаме-человеке, на мой взгляд - это воспоминания Ирины Одоевцевой в мемуарах «На берегах Невы». Читая их, невозможно соединить детскую непосредственность и абсолютную неприспособленность к жизни поэта с той каменной стойкостью и мужеством, которые он проявлял в самых тяжелых ситуациях. И, наверное, ключом к этому парадоксу являются вот эти слова Одоевцевой:

«…разница между Кузминым и Мандельштамом была в том, что Кузмин действительно был легкомыслен, тогда как Мандельштам только притворялся и под легкомыслием старался скрыть от всех – а главное, от себя – свое глубоко трагическое мироощущение, отгораживаясь от него смехом и веселостью. Чтобы не было слишком страшно жить».

Парадоксальность, соединение несоединимого, является неотъемлемым качеством не только его образа как человека, но и пронизывает все его поэтическое творчество. Вся поэтика Мандельштама парадоксальна и его пристрастие к парадоксам отмечается большинством исследователей творчества поэта.

Мандельштам сознательно ориентируется на зыбкость и неоднозначность сюжета. Его парадоксальность во многом объясняется боязнью оказаться тривиальным, от чего может спасти, по его убеждению,  только противоречивость текста, выступающая источником энергетики стиха, законом и нормой как жизни, так и творчества.

Больше всего поэт боится хаоса, замирания жизни, ее омертвения, в которой нет места спорам и парадоксам. Лучше катастрофа, чем замирание, лучше гнев, чем мертвое единодушие. Парадокс – это бодрость мысли и удивление жизни. Поэтому его пугала наступающая глухота новой социальности с ее торжеством самодовольного и всегда правого  чиновничества.

Его волновала тема исторической катастрофы, разрыва между веками, агонии культуры уходящей эпохи и наступающего хаоса. Им поэт должен противопоставить сотворение своего собственного культурного Космоса. Эпоха - Культура - Творец – триада, отношения между которыми, определяют философско-поэтическую систему Мандельштама, как раннего, так и позднего.

Опираясь на концепцию вечного Возвращения Ницше, поэт постоянно прибегает к скрытому и явному цитированию прежних авторов, доставая из культурной сокровищницы слова и образы, позволяющие творить Космос. Для него, как и для Хлебникова, не существует границ времени. Все существует здесь и теперь: и античность, и готика, и модернизм, которые рассматриваются им как материал, из которого поэт творит свою Вселенную.

Творец в эпоху безвременья тоталитарного государства оказывается как никогда востребованным и эта мысль составляет основу поэтики позднего Мандельштама. Поэту необходимо снизойти в Ад, погрузиться  во мрак, замолчать, умереть, чтобы вновь возродиться как Феникс из пепла. Именно это самоопределение и было основанием для ухода поэта в пятилетнее безмолвие, из которого он вышел обновленным и возрожденным.

«Сострадание к государству, отрицающему слово, - общественный путь и подвиг современного поэта» («Слово и культура»)

Лирический герой Мандельштама в поэзии тридцатых годов пребывает одновременно в двух взаимоисключающих местах:  в Преисподней и в Космосе. Результатом этого стали психологический надрыв и трагическая гибель поэта. Судьба Творца, таким образом, в рамках философской концепции Мандельштама, вписывается в евангельский сюжет добровольной жертвы во имя искупления мира.

Это делает культуру и поэзию сакральной, а пророческий голос Творца - частью всемирного культурного пространства, в котором он обретает бессмертие. Таким  образом, стихи Мандельштама – это не просто поэзия, это разворачивание парадоксального столкновения Эпохи, Творца и Культуры.

Мандельштам - мыслитель неклассической эпохи, дающий не обобщающую теорию или систематическую философию. Он дает свое уточняющее истолкование. В парадигме неклассической эпохи нет и не может быть единственного истолкования. Отсюда  амбивалентность и поливалентность его поэзии как ее родовая черта, вариативность и неоднонаправленность смысла одних и тех же стихов Мандельштама.

На меня нацелилась груша да черемуха -
Силою рассыпчатой бьет меня без промаха.

Кисти вместе с звездами, звезды вместе с кистями,-
Что за двоевластье там? В чьем соцветьи истина?

С цвету ли, с размаха ли - бьет воздушно-целыми
В воздух, убиваемый кистенями белыми.

И двойного запаха сладость неуживчива:
Борется и тянется - смешана, обрывчива.

(Продолжение здесь)

Тина Гай

Related posts

• Петр Васильевич Киреевский
• Григорий Померанц. Избранные цитаты
• Макс Эрнст
• Волшебник и овцы. Притча Георгия Гурджиева
• Симона Вейль: она вернула миру вертикаль
• Русские мыслители. Иван Киреевский
• Мэттью Стоун
• Симона Вейль: Церковь Голгофы. Окончание
• Сказочник Хундертвассер