Любовь людская, особенно женская, часто смертельна или, как минимум, разрушительна. Но жизнь показывает, что несмотря на это, никто от любви не отказывается, даже наоборот - все ее хотят. Я - не исключение.

Как у многих, у меня (правда, в прошлом) бывали любовные позывы, почти как у кошки в период течки, но не так часто - примерно раз в пять лет.  Как существо разумное, я старалась с этим, как могла, бороться, хотя получалось, прямо скажем, плохо.

Последняя история была почти смертельная, и не только для меня. Наверное, потому что последняя. Больше таких экспериментов не устраиваю, потому что в очередной раз оказаться у разбитого корыта и на пепелище желания нет.

Но, помня, как начинается любовная охота и чем она заканчивается, с удовольствием и даже некоторым удивлением, как все точно и красиво описано, прочитала рассказ Кармы-Амрак, как женщина выходит на тропу любви и чем охота заканчивается.

На тропе охоты

Влюбляюсь я обычно так же стремительно и с тем же результатом, с каким потерявший управление танк въезжает в бетонную стену. Грохот, пыль, стоны. Крики «как ты могла?!» из-под обломков. Покалечены все в радиусе десяти метров от эпицентра. А я, невредимая, сижу в танковой башне и страстно предаюсь самоуничижению.

Это кульминация. А перед этим бывает увертюра с литаврами. Организм у меня очень разборчивый, по всем статьям гораздо более нравственный, чем я сама. Поэтому когда примерно раз в шесть лет он заявляет «хочу!» и указывает пальчиком – кого, то сопротивление бывает равносильно самовредительству.

С моей противоречивой внешностью победа никогда не давалась мне легко. Пришлось накачать некоторую харизму, нужное выпятить, ненужное втянуть и закамуфлировать по возможности. Интеллект в период влюбленности, как известно, уходит в долгосрочный отпуск за свой счет. Мой не исключение.

Уходит и забирает с собой целый мешок всякой всячины, все эти общечеловеческие погремушки – морально-аморально, красиво-некрасиво, все эти ойчтожепослеэтогобудет и какжеобомнеподумаютлюди. От этого я становлюсь необыкновенно уверена в себе. Я знаю как надо, когда надо и с кем надо, а любые препятствия, зазевавшиеся на моем пути, давлю, не глядя. И если я зафиксировала цель, вывернуться из-под меня практически невозможно.

Становясь на тропу охоты, вооружаюсь только тем, что я есть, лишнего с собой не беру, чтобы идти налегке. Добыча тем временем мирно пасется на опушке, прядая чуткими ушами, жуя травку и ничего не подозревая. Главное, выйти из укрытия так, чтобы вожделенная зверушка приняла тебя поначалу за деталь пейзажа.

Потом очень аккуратно, чтобы не спугнуть, перейти из категории просто детали пейзажа в категорию интересной детали пейзажа. Это нелегко и требует ювелирной осторожности. Именно на этом этапе очень многие неопытные ловцы остаются без добычи. Одно неверное движение, грубость, глупость или бестактность – и только кусты покачиваются, да слышится треск валежника.

Поэтому я подхожу издалека и как бы вообще иду по своим делам. Через какое-то время, когда зверь делает два-три неуверенных шага в мою сторону, чтобы просто принюхаться, можно двигать собой. О! Это решающий момент. Я распускаю перья. Пою. Танцую. Льщу. Тонко уязвляю. Разливаюсь соловьем. Молчу сочувственно. Интимно шевелю бедром.

Как бы ненароком роняю вишенку в декольте. Всем телом подпираю скособоченную самооценку – ты можешь! Ты лучший! И все искренне, умно, а главное – ненавязчиво и вовремя, на одной только мозжечковой энергии, потому что интуиция моя в это время стоит дыбом, как шерсть на волчьем загривке, ловит едва заметные флюиды, чует дыхание и бога, и черта.

И вот, зверушка подбирается все ближе и ближе, подергивая влажным носом, радуется, когда ты приходишь, быстро и нервно хватает еду с руки. Теперь любопытная деталь пейзажа становится для нее деталью необходимой. Некоторые юные и горячие ловцы уверены, что именно в этот момент как раз и следует набрасывать сеть или затягивать лассо.

Иные так просто сами прыгают из засады, не выдержав нервного напряжения. Это распространенное стратегическое заблуждение, в которое я не рекомендую впадать. Во-первых, очень легко промахнуться, а во вторых, водить потом добычу на аркане и вечно опасаться побега хлопотно и утомительно.

Свободу выбора, между прочим, никто не отменял. Лучше всего неожиданно и без предупреждения исчезнуть из поля зрения. Осиротить привычный ландшафт. Дать время на осознание того, что именно вот эта деталь теперь важнее и нужнее любого пейзажа. И если добыча не начнет метаться в поисках – можно считать охоту проваленной, сворачивать лагерь и уходить восвояси. Проигрывать, как известно, тоже нужно уметь.

Так случается, но не часто. Чаще взмыленная зверушка, оскальзываясь на камнях и путаясь рожками в ветках, сама находит ловца и поселяется рядом, считая это своей доброй волей. И никаких сетей. Никаких, заметьте, арканов. Предваряя возмущенные вопли, скажу - нет, это все не от комплекса неполноценности. Нет, гнусная манипуляция здесь не при чем.

Эта древняя игра вообще не отменяет ни любви, ни человеческих искренних отношений. Да, это парадокс. А что делать. Но, допустим, охота удалась и можно расслабиться. Позволить себе блаженство. Обожаемая добыча принадлежит только мне, смотрит влюбленно, бормочет нежно, делает приятно. Делает, как умеет, сообразно своим представлениям о любви.

Я отвечаю тем же, поддерживая отношения в относительной гармонии. Тут-то и начинается самое интересное. Вдруг через какое-то время я начинаю капризничать. Не могу удержаться. То мне не так и это мне не эдак. Требования становятся противоречивы и меняются по пять раз на дню. Я сама не знаю, чего мне нужно, а несчастный объект моей влюбленности вообще что-либо перестает понимать.

Мне начинает казаться, что это он виноват в том, что я несчастна. Ему начинает казаться, что я припадочная истеричка. Мы оба неправы, но в воздухе уже пульсируют шаровые молнии, и пованивает озоном. А я смотрю на него, на этот объект, лично мною выстраданный и выбранный из многих, и отчаянно борюсь с желанием взять его за шкирку, встряхнуть так, чтоб хрустнул позвоночник и прошипеть нежно прямо в ухо: “Слышь, ты, возлюбленный.

 

Я все еще горячая и живая. Не видишь, что ли, мне мало. Мне нужно больше. Больше всего того, что ты можешь дать. Накорми меня, а то ведь сдохну с голоду рядом с тобой.» К сожалению, все мои интересы, волнения и страсти обычно замкнуты на одного человека. Практичная дамская раздробленность в этом вопросе мне несвойственна. Иногда я об этом жалею.

Возлюбленные, кстати, мне попадаются все непростые, с наворотами и тараканами, расписанными под хохлому. А чем сложнее человечек, тем менее склонен он к абсолютной преданности и самопожертвованию, хотя бы даже и в пользу единственной и любимой. Сложная личность интуитивно чувствует, что эта густая душевная кровь, креативная энергия может еще пригодится так или иначе, и придерживает ее в себе до последнего, дозируя скупо и расчетливо.

Самодостаточность требует строго замкнутой циркуляции. А мне всегда было нужно все до капли, и каждый день. Откуда, спрашивается, взять. Самому не хватает. И вот мои субтильные и интеллигентные возлюбленные начинают меня бояться. Ничего удивительного. Когда на твоих глазах домашняя кошечка оборачивается осатаневшим драконом, лязгающим и огнедышащим, любой наложит в штаны.

Я угадываю это по опасливому выражению лица и конвульсивному движению головой назад и в бок, как будто от меня все время ожидают внезапного удара в лицо. Видя такое дело, я втягиваю когти, грустнею, бледнею и пытаюсь испрашивать совета у тех, кого считаю умнее себя. "Женщина, - говорят мне эти компетентные товарищи, - не волнуйтесь. Это у вас конверсивный невроз на почве глубокой инфантильности, обусловленной детской травмой средней тяжести. Выйдите, наконец, за пределы своего эго, и все устаканится. Всего-то".

Я-то не волнуюсь. Я вообще могу усвистать от своего эго так далеко, как некоторым и не снилось. Эта редкая моя способность составила мне репутацию человека мягкосердечного, отзывчивого, филантропа и альтруиста. Но это бессовестная ложь и тщательно наведенный морок. А правда в том, что чем дальше я от своего эго, тем несчастней.

А на самом деле, я абсолютный, сферический эгоцентрик. Гладкий и цельный, как стеклянный шарик. Люблю, чтобы все было по-моему и никак иначе. Любой компромисс мне жмет, трет и режет под мышками. Если вселенная недостаточно резво вращается вокруг меня, я беспокоюсь. Я не понимаю теории двух половинок и практику сложной системы взаимных уступок.

Счастье – это когда меня греют в ладонях, бережно протирают замшевой тряпочкой, хранят в бархатной коробочке, любуясь на досуге радужными переливами, которые никогда не повторяются. Так выглядит любовь в моем исполнении - я с тобой, во мне много всякого любопытного, и оно твое, смотри, радуйся, но большего не требуй.

А переделывать меня, боюсь, поздно. Разве что разбить на сотню осколков и смести в совочек. Бывшие мои, дорогие мои брошенные и бросившие меня. Если я кому из вас говорила, что люблю – так это была чистая правда, не заморачивайтесь. И вообще, никто из вас ни в чем не виноват, если вдруг что-нибудь похожее придет в голову – плюньте и валите все на меня. Я – шарик, ко мне все равно ничего не липнет.

Тина Гай

Related posts

• Учитель и ученица
• Роман в письмах. Окончание
• Первая жена  или злой дух?
• Качели жизни
• Анализ выражения "Наставить рога"
• Самарянка. Путь к Богу
• Непокоренный Зверев. Часть 2
• Ревекка
• Пьер Абеляр
• Михаил Врубель