Еще один осенний поэт - Джон Китс (31.10.1795). Поэт умер совсем молодым - в двадцать пять лет, из которых только пять - поэтических. Его жизнь в очередной раз доказывает, что количество биологически прожитых лет вовсе не определяет ценность и качество жизни творческой.

Выучившись на хирурга и начав медицинскую практику, Джон Китс однажды во время операции поймал себя на том, что думал не столько о скальпеле и пациенте, сколько  о стихах. С этого момента он окончательно определился со своим призванием. Тогда ему было всего девятнадцать и, как все в этом возрасте, он любил жизнь, природу, близких, друзей, любил шутить и веселиться.

Тащи веселую подружку мне,
Тащи вина большую кружку мне
И табаку тащи понюшку мне.
Коль можешь, дай всего до ста точно.
Быть может, я скажу: "Достаточно!"
Но нет - смолчу в моей обители
Вплоть до пришествия Спасителя.
Недурно было б так устроиться
С тобой, возлюбленная Троица!
(Подружка,кружка итабаку понюшка. Пер. Е.Фельдмана)

Джон Китс спешил жить, интуитивно чувствуя, что у него совсем мало времени. В двадцать лет он провалил экзамен на врача, потеряв право на медицинскую практику, а через три года после того, как променял "доходную" медицину на бездоходное «бумагомарание», как говорил его опекун, Джон Китс вступил в пору поэтической зрелости, о чем свидетельствуют его стихи последних двух лет.

Шесть последних сонетов, ставшие вершиной английской поэзии, отрывки из «Изабеллы», поэмы «Ламия», «Гиперион», «Падение Гипериона», «Канун святой Агнессы» и другие стихи обессмертили имя поэта. Когда-то в одном из своих первых стихов поэт просил о десяти годах жизни, чтобы свершить то, к чему предназначена его душа.

Но чахотка, передавшаяся ему и его братьям по наследству от матери, не оставила ему шансов, сократив вдвое его просьбу. Поэт умер в Италии, двадцать третьего февраля 1821 г., а писать стихи перестал еще раньше - за год до смерти. Умер в расцвете поэтических сил, накануне свадьбы с единственной своей возлюбленной Фанни Брон и в момент  признания его поэзии лучшими английскими критиками.

День отошел и все с собой унес:
Влюбленность, нежность, губы, руки, взоры,
Тепло дыханья, темный плен волос,
Смех, шепот, игры, ласки, шутки, споры.

Поблекло все - так вянут вмиг цветы.
От глаз ушло и скрылось совершенство,
Из рук ушло виденье Красоты,
Ушел восторг, безумие, блаженство.

Исчезло все - и мглою мир объят,
И день святой сменила ночь святая,
Разлив любви пьянящий аромат,
Для сладострастья полог тьмы сплетая.

Весь часослов любви прочел я днем
И вновь молюсь - войди же, Сон, в мой дом!
(Пер. В.Левика. Стихотворение посвящено Ф.Брон)

Первый биограф поэта уложил жизнь Джона Китса в десять слов:

«Несколько верных друзей, несколько прекрасных стихотворений, страстная любовь и ранняя смерть», словно намекая, что сделать-то ему ничего и не удалось.

Это так и не так, если иметь в виду не короткие годы жизни поэта, а то, сколько он сделал за совсем небольшой отведенный ему поэтический срок. Стихи, письма, поэмы составили восемь томов собраний сочинений, вышедших на родине поэта. И это еще не полное собрание сочинений. Для Англии Джон Китс то же, что Роберт Бернс для Шотландии.

Англичанин может не знать Шекспира и быть едва знакомым с именем Мильтон, но Китса, хоть немного, но всегда может процитировать наизусть. А что в России? К русскому читателю поэт  пришел довольно поздно. Переводить на русский его начали с конца XIX века, но всё как-то неудачно, пока в тридцатых-сороковых  прошлого века не появились переводы Маршака и Пастернака.

В свой час своя поэзия в природе:
Когда в зените день и жар томит
Притихших птиц, чей голосок звенит
Вдоль изгороди скошенных угодий?
Кузнечик — вот виновник тех мелодий.
Певун и лодырь, потерявший стыд,
Пока и сам, по горло пеньем сыт,
Не свалится последним в хороводе.
В свой час во всем поэзия своя:
Зимой, морозной ночью молчаливой
Пронзительны за печкой переливы
Сверчка во славу теплого жилья.
И, словно летом, кажется сквозь дрему,
Что слышишь треск кузнечика знакомый.
(Кузнечик и сверчок. Пер. Б.Пастернака)

Окончательно Китс вошел в русскую литературу еще через сорок лет и с тех пор интерес к нему как со стороны читателей, так и со стороны переводчиков не снижается. Китс родился хоть и в небогатой семье, но у нее были средства, чтобы отдать детей в элитную закрытую школу.

В школе Китса знали больше как воинствующего забияку, чем как поэта, и пророчили ему великое будущее, но не  на литературном, а  на военном поприще. Перелом произошел в старших классах, когда за полтора года до окончания школы он вдруг с жаром набросился на учебу.

Ел, спал и гулял с книгой и за последние три семестра получил три награды за литературу. Любовь к прекрасному Джону Китсу привил молодой школьный учитель Кларк. Позднее любовь к прекрасному выльется в афористически точную формулу:«Истина есть красота, а красота есть истина».

В аттическую форму заключен
Безмолвный, многоликий мир страстей,
Мужей отвага, прелесть юных жен
И свежесть благодатная ветвей.
Века переживешь ты не спроста.
Когда мы сгинем в будущем, как дым,
И снова скорбь людскую ранит грудь,
Ты скажешь поколениям иным:
"В прекрасном - правда, в правде - красота.
Вот знания земного смысл и суть".
(Ода к греческой вазе. Отрывок. Пер. В.Микушевича).

Кроме острого чувства красоты, Джон Китс обладал трезвым умом, считая, что переживание прекрасного - это еще и способ познания истины. Главной проблемой для самого Китса как поэта-романтика была проблема преодоления разрыва между искусством и жизнью, между идеальным и реальным. Этот разрыв он воспринимал как трагедию.

И поэзия во многом была для него значима постольку, поскольку позволяла решать эту проблему. Поэт искал равновесие между двумя несовместимыми противоположностями: к реальности относился весьма скептически, используя в полной мере свою иронию, а идеальное было слишком абстрактным и безжизненным.

Джон Китс искал абсолют, но все его поиски заканчивались поражением, но это был тот случай, когда поражение становилось победой. Эта мысль им самим выражена в одной из самых сильных и глубоких его поэм последних лет  «Падении Гипериона».

В ней Джон Китс устраивает суд над самим собой, вкладывая приговор в уста богини Мнемозины. Она говорит ему, что поэт – это обуза для смертных, никчемный и немощный, но именно его слабости и приводят поэта к алтарю богов, а никчемность оборачивается честью и победой.

И все-таки Джон Китс  нашел решение главной проблемы, создав синтез реального и идеального в  своей лучшей оде «К осени» - вершине зрелого Китса и всей английской поэзии. Здесь на переднем плане - сама осень с ее дивными пейзажами и красотой плодов  - результатом труда и усилий человека. Поэт с его переживаниями тихо уходит в тень, оставляя читателя наедине с божественной красотой природы.

Пора туманов, зрелости полей,
Ты с поздним солнцем шепчешься тайком,
Как наши лозы сделать тяжелей
На скатах кровли, крытой тростником,
Как переполнить сладостью плоды,
Чтобы они, созрев, сгибали ствол,
Распарить тыкву в ширину гряды,
Заставить вновь и вновь цвести сады,
Где носятся рои бессчетных пчел, -
Пускай им кажется, что целый год
Продлится лето, не иссякнет мед!
(Ода «К Осени». Отрывок.  Пер. С. Я. Маршака)

Тина Гай