Родился Ежи Лец (1909) в польской Галиции - городе Львове, одном из крупных культурных центров Австро-Венгрии. Его отец – дворянин, часть фамилии которого писатель взял себе в качестве авторства знаменитых «Непричесанных мыслей». Воспитанием Ежи Леца занималась мать, еврейско-польских кровей, высоко ценившая культуру и искусство.
Три источника родословной писателя – польский, еврейский и немецкий – по-разному отразились в его непростой судьбе. Учиться он начал в столице Австрии Вене, куда семья вынуждена была переехать после начала войны, но оканчивал школу во Львове. Там же он становится студентом университета, где начинается его литературная биография.
В двадцать лет появляется первое стихотворение Леца «Весна». Появляется в газете, которую читали в его семье, а он очень хотел, чтобы именно семья оценила его поэтический дар и стала считать его поэтом.
Воспитанный матерью в лучших традициях гуманистической европейской литературы, он выбрал путь диссидента - защиты прав человека, сделавший его писательскую судьбу очень непростой, а Первая мировая превратила его в убежденного антимилитариста.
Первый поэтический сборник стихов Леца вышел в двадцать четыре года. В нем, как и предполагалось, преобладала общественно-политическая тематика, но главное – там впервые были опубликованы его фрашки (пустяки, мелочь, безделица – с польск.), жанр, сделавший его единственным общепризнанным классиком афоризма.
Его фрашки, в чем-то напоминающие гарики
Я помню много милых лиц
И нахожу в том утешенье.
Теперь их нет уже в живых:
Они пошли на повышенье. («Воспоминания»)
Гораздо легче расширить фронт, Чем умственный горизонт. («Легче»)
Потом Лец перезжает в Варшаву, где становится постоянным автором сатирических и юмористических журналов, а через три года организует «Театр насмешников», которое власти постоянно пытались закрыть под любыми предлогами, что им, в конце концов, и удалось.
Здесь же начинается его антифашистская деятельность, в результате которой он вынужден, во избежание ареста, уехать в Румынию, но вскоре возвращается, живет в деревне, занимается юридической практикой, едет в Варшаву, вновь пишет и готовит первую книгу фрашек и лирики, но началась война и книга не вышла. Следующий семилетний период, с 1939 по 1945 годы, был самым тяжелым для него.
«Пору оккупации я прожил во всех тех формах, какие допускало то время. 1939-1941 гг. я провел во Львове, 1941-1943 гг. - в концлагере под Тернополем. В 1943 году, в июле, с места предстоявшего мне расстрела я сбежал в Варшаву, где работал в конспирации редактором военных газет Гвардии Людовой и Армии Людовой на левом и правом берегах Вислы. Потом ушёл к партизанам, сражавшимся в Люблинском воеводстве, после чего воевал в рядах регулярной армии».
В этой краткой истории было все: концлагерь, куда он как попал как польский еврей, неудачное бегство из лагеря, снова побег, опять неудачный. После второй попытки приговорен к расстрелу. Но ему чудом удалось бежать с места своего расстрела.
Его заставили копать себе могилу, но он снова бежит, зарубив лопатой своего надсмотрщика. Потом - партизанский отряд, польская армия и награждение орденом «Возрождённая Польша». О том времени он не любил вспоминать, но иногда прорывается:
Когда эсесовец велел мне копать себе могилу, я принялся за работу, машинально насвистывая вальс из «Летучей мыши». «Какой цинизм!» - возмущённо произнёс он. Похоже, я ему не понравился.
Вообще-то, рассуждая логично, я должен бы принадлежать к недоверчивым пессимистам. Когда муки пребывания в гитлеровском концлагере становились невыносимы, когда, казалось, истекали последние капли пота и крови, какая-то негасимая надежда шептала мне в остатках сердца: «Всё имеет свой конец. Сыщется и для тебя пуля в обойме у охранника!» Довод столь основательной надёжности, что выглядел несокрушимым. Но он не сработал – пули для меня не нашлось.
Надо несколько раз пережить собственную смерть, чтобы однажды описать свою жизнь. Право сделать это у меня есть, но смогу ли?
После войны Ежи Лец живет в Лодзи, выпускает вместе с друзьями юмористический журнал «Шпильки», выходит сборник стихов «Полевой блокнот» с горькими стихами и воспоминаниями о военном времени и небольшой томик его стихов-фрашек, созданных еще перед войной.
Эти стихи, - писал во вступлении автор,- были написаны и частично оглашались с 1936 года до военного сентября. Стихи беззаботно-весёлые перемешаны здесь с теми, в которых я пытался передать ощущение нарастающей мировой трагедии. Эти небольшие примеры с болезненной очевидностью подтверждают ту истину, что сатирик, к сожалению, ошибается редко.
А это - его исповедь, связанная с Варшавским гетто:
И вдруг открылись у меня глаза,
И песня смолкла на устах –
И вспомнил я, что гетто было здесь тогда,
И сердце вновь сковал тогдашний страх.
Мильоны жертв немых смотрели на меня,
Пришедшего сюда из царства тьмы.
И кровь мне бросилась в лицо, алея от стыда:
«Ты жив, а что же мы, а где же мы?»
(«Вдруг»).
Потом - годы дипломатической работы в Вене, отъезд в Израиль, тоска по Польше, куда Ежи Лец возвращается через два года, но польская власть ему ничего не простила: она отомстила ему негласным запретом на все его издания. Единственным источником заработка становятся переводы, но и здесь он переводит только тех авторов, которые были ему близки по духу. Заказных переводов у него не было.
После мятежного 1956 года, когда Польша, по словам Леца, стала самым свободным бараком в соцлагере, вышла самая лиричная книга его стихов «Иерусалимская рукопись», написанная в Израиле, а еще через год появляется самая известная его книга, принесшая ему всемирную славу, "Непричёсанные мысли":
«Я всю жизнь писал фрашки и подозреваю, что это изначально были «вольные мысли», только насильно заключённые в корсет традиционных форм. Я писал их время от времени – по мере того, как они рождались во мне под воздействием самых разнообразных причин и обстоятельств. За многие годы их порядочно набралось в моих блокнотах и тетрадях, и я подумал о том, чтобы опубликовать эти вещи. Пожалуй, теперь я даже жалею об этом решении, так как они целиком заслонили моё творчество поэта-лирика…
Я пишу афоризмы, фрашки, лирику, сатиру? Нет, я описываю себя, веду свой дневник».
Книга - вершина творчества писателя, в которой нашли отражение всё лучшее, что характеризует его как писателя, философа, поэта. Она переведена на многие языки мира, выдержала несколько изданий, ее цитируют, а известный итальянский писатель Умберто Эко (с юмором или всерьез?) сказал:
«Это книга, из которой всякому интеллигентному и мыслящему человеку следовало бы ежевечерне перед сном прочитывать хотя бы три-четыре строчки (даме - ещё меньше)».
Но если не знать, из каких испытаний и перипетий эта книга выросла, то трудно поверить, что ее легкость – только кажущаяся, потому что книга - это автобиография, которая складывалась нелегко, но Лец смотрит на нее отстранено, иронично, меньше всего желая чему-то учить. Это скорее мысли вслух.
Мысли, записанные в кафе, трамваях, поездах, на салфетках, программках и билетах. Но несмотря на это, в них много правды о жизни и о человеке, которого Лец называл «persona non grata». Умер писатель в Варшаве, в 1966 году.
Читаем афоризмы Ежи Леца из "Непричесанных мыслей":
- Есть глубоко верующие – они дожидаются только религии.
- Не нашедшие места в моём сердце, как часто вы обитаете в моей голове!
- Это не писатели бегут от действительности, а она их преследует.
- Минувшую неделю я провёл в поездках по провинции и встретил там много мыслей, которым никогда не добраться до столицы.
- Он стоял перед ней на коленях. Взглядом.
- Из-за того, что двое обычно спешат уединиться, миру угрожает перенаселение.
- Это хитрый лис – порой он прикидывается волком в овечьей шкуре.
- Границы неба и ада размыты, но всегда проходят через нас.
- Как повысился уровень жизни! Ведь было время, когда только богатые люди могли постоять над собственной могилой.
- Не оставляй своих мыслей в плевательнице!
- «Деньги не пахнут», но улетучиваются
(Окончание
Тина Гай
Интересно? Поделитесь информацией!
Related posts
- Полюбить себя
- Пьер Абеляр
- Михаил Светлов: мчатся тучи...
- Григорий Померанц. Избранные цитаты
- Умные афоризмы
- Книжная мудрость
- Записные книжки Фазиля Искандера
- Философские миниатюры-3
- Мой Фридрих Ницше: Афоризмы
- Есть люди...
Спасибо большое!
Левон опубликовал мой перевод («Говорят порою…») из «Идеал фрашки».
См. на моей странице:
http://samlib.ru/c/cherfas_s/fraszki-1.shtml
Самуил Черфас
А у меня не хватает мотивации.
O, да! Пока читала Байрона, изнывала, как хотелось в оригинале читать, но… так и не хватило злости выучить ;(((((
Я тоже так считаю, хотя мне кажется, что в нем больше еврейский дух, чем польский.
Тувима — обожаю!!!! Жаль, что мы мало знаем языков, я кое-как кое-что могу прочитать по-английски, а хотелось бы читать стихи в оригинале, поскольку перевод никогда не даст глубины понимания поэта, как я убеждаюсь: разные переводчики переводят одного и того же поэта по-разному.
Да, действительно, его многие именно так воспринимают. Вот одно из таких высказываний:
Станислав Ежи Лец (1909-1966) — польский автор еврейского происхождения, прославившийся своими афоризмами, от которых меня по большей части тошнит, потому что в них много остроумия, но мало толку, а иногда и вовсе чепуха, допускаемая ради игры слов. Я не эстет слова, и для меня остроумие само по себе безразлично, а хорошо бывает лишь как приправа к чему-то, высказываемому для дела. С практической точки зрения, «перлы» Леца — это в лучшем случае тривиальности. Попытки выжать из Леца что-то полезное для жизни, для решения личных или общественных проблем обычно заканчиваются разочарованиями. Это не Ларошфуко и не Лабрюйер — и уж тем более не Монтень. Лец удобен для употребления в эпиграфах, когда авторам надо добавить чего-нибудь этакого для демонстрации своей широкой начитанности. Так что Лец, можно сказать, даже не афорист, а эпиграфист, а по большому счёту абсурдист, только из очень гладеньких. Для поверхностных авторов он удобен в качестве источника эпиграфов, потому что у него не надо ничего ВЫЧИТЫВАТЬ, выделять из массы текста, а можно брать готовые хохмы, нарезанные для немедленного употребления. Чистоплотным писателям нееврейской национальности лучше его игнорировать, а если очень хочется ввернуть что-то из классиков, то надо пробовать добросовестно откопать — у Платона, Цицерона, Эразма Роттердамского, Бальтасара Грасиана и иже с ними. Или хотя бы у Боруха Спинозы: тот не
стремился блеснуть словесными трюками.
___________________________________________________________________________________________
Но я вот думаю, смогу ли я так, или Вы так написать? Он ведь и не думал, что именно эта книга станет хитом. Он себя считал поэтом, а вышло, что именно эти его «банальности» стали так популярны. Наверное, потому что они понятны, легки в чтении, а главное, в них есть ирония и доброта. А это всегда привлекательно. Он же не претендовал на роль философа, это казалось ему смешным, но люди почему-то его причислили его к ним. Конечно, это не Готфрид Бенн, ни как поэт, ни как философ, но для обычных людей он интересен.
Говорят порою: «Слушай, милый Сташек,
С дерева познанья насшибал ты фрашек,
Что ж тебя, дружище, по верхам мотает,
Или вглубь зарыться силы не хватает?
Что сказать мне? Гейне дал давно ответ:
«Маленькие песни — от великих бед».
Да. Лец великолепен!
Интересный польский дух… как сталкиваюсь, так и поражаюсь его мятежностью, глубиной и незаурядностью.
Это удивительное имя Ежи ( имена меня всегда интересовали чисто по звучанию)…
Как -то я перечитывая Тувима наткнулась на исполнение детского стиха Паравоз, на польском… Какой язык!