С двадцать пятого января начались подготовительные недели к Великому посту, в дни которого жизнь и смерть, живые и усопшие соединяются в единое целое. В эти дни по народным обычаям и традициям  смерть вплотную подступает к живым, а души усопших – оживают.

Февраль - месяц странный, то ли двадцать восемь дней, то ли двадцать девять, то ли зима, то ли уже весна. Переходный период - время смутное, когда жизнь и смерть, здешний и потусторонний мир, словно заключают между собой договор о ненападении, становясь единым пространством мирного сосуществования.

Грань между жизнью и смертью в эти дни стирается, а февраль открывает дверь в весенний поминальный период. Четырнадцатое февраля 2015 – первый Родительский день, в который поминают всех крещеных, даже если они были только захожанами.

Потом, в марте, будут поминовения: седьмого, четырнадцатого и двадцать третьего в соответствии с расписанием Великого Поста. Закончится большой весенний поминальный период в Радуницу – 21 апреля. И все снова встанет на свои места: живое - живым, усопшим - покой. До осени.

Час придет, и я умру,
И меня не будет.
Будет солнце поутру,
А меня не будет.
Будет свет и будет тьма,
Будет лето и зима,
Будут кошки и дома,
А меня не будет.
(Владимир Лифшиц: 1913-1978)

Память об усопших разная, что особенно заметно, когда приходишь на кладбище. Могильные памятники больше говорят о живых, чем о тех, кому уже все равно, какой на его могиле памятник. Память важна для живых.

Кто при жизни любил, тот так и поминает. Бывая на кладбище в Радуницу и накануне Троицы, люблю смотреть не только на тех, кто с особой нежностью убирается на могилках, но и ходить среди могил, смотреть на памятники, среди которых  есть очень необычные. Г

лядя на них, можно писать целые истории о жизни усопших, да и о живых - тоже. Вот памятник с часами, а это – памятник - корабль, а есть памятник-флюгер, памятник-качели, но конечно чаще традиционные, которых отличают друг от друга только эпитафии, да даты.

Но именно по эпитафиям можно почувствовать особую нежность и человеческое тепло к ушедшему. И словно слышишь благодарный голос тех, кто, предчувствуя свою смерть, заранее себя отпел.

Ах, утону я в Западной Двине
Или погибну как-нибудь иначе,-
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.

Они меня на кладбище снесут,
Простят долги и старые обиды.
Я отменяю воинский салют,
Не надо мне гражданской панихиды.

Не будет утром траурных газет,
Подписчики по мне не зарыдают,
Прости-прощай, Центральный Комитет,
Ах, гимна надо мною не сыграют.

Я никогда не ездил на слоне,
Имел в любви большие неудачи,
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
(Геннадий Шпаликов: 1937-1974)

Кладбище – странное место. Было время, когда приходила сюда часто, сейчас – только в поминальные дни. Даже немного жаль, что то время ушло. Кладбище – место тишины, покоя и мира.

И хотя  смерть рядом, а, может быть, именно потому что рядом, жизнь становится более осмысленной, хотя и говорят, что сюда часто ходить не следует.

Думаю, все-таки хорошо, что хотя бы несколько раз в году кладбища становятся местом паломничества, ниточка прошлого не обрывается, а длится в настоящем, готовясь уйти в будущее.

Отпоют нас деревья, кусты,
Люди, те, что во сне не заметим,
Отпоют окружные мосты,
Или Киевский, или ветер.

Да и степь отпоет, отпоет,
И товарищи, кто поумнее,
А еще на реке пароход,
Если голос, конечно, имеет.

Басом, тенором — все мне одно,
Хорошо пароходом отпетым
Опускаться на светлое дно
В мешковину по форме одетым.

Я затем мешковину одел,
Чтобы после, на расстоянье,
Тихо всплыть по вечерней воде
И услышать свое отпеванье.
(Геннадий Шпаликов)

Тина Гай

P.S. Фотографии с сайта "Некрополь"