Защитники Отечества скоро будут отмечать свой праздник. Для современной России он достаточно молодой, а в царской России такого праздника вообще не было. Но кто скажет, что храбрость и стойкость русского солдата, его умение воевать и побеждать зависит от наличия или отсутствия такого праздника.

Поэтому хочется вспомнить не столько о современниках, сколько о тех, кто всегда вставал на защиту Отечества, если ему грозила смертельная опасность. И какого бы звания они ни были, императоры, генералы, капитаны, адмиралы или просто солдаты, свой долг и свою честь они ставили выше и жизни, и славы. Вспомним наших славных защитников Отечества добрым словом и  маленькими историями-анекдотами, случавшиеся в их жизни.

В Итальянском походе, перед началом сражения с французским генералом Макдональдом, австрийский полковник Шток упал в обморок, как он сам говорил, от «приключившейся чрезвычайной колики». Проезжавший мимо Суворов заметил происшествие и, когда ему объяснили причину оного, грустно покачал головой:

«Жаль! Молодой человек, помилуй Бог! Жаль, он не будет с нами! Как его оставить! Гей, казак!» Когда казак подъехал, Суворов продолжил: «Приколи его поскорее! Помилуй Бог, жаль! Французы возьмут. Чтобы наше им не доставалось, приколи поскорее!»

Услышав про такое необыкновенное и неприятное лекарство, больной тотчас вскочил и сказал, что ему стало легче. «Слава Богу, — сказал Суворов, отъезжая, — очень рад! Полегче стало, тотчас полегче стало».

После Альпийского похода Суворова Павел решил выбить специальную медаль, на которой бы отражалось и участие австрийцев, хотя они лишь мешали общему делу. Суворов, к которому Павел I обратился с просьбой предложить вариант надписи, дал такой совет: медаль сделать одинаковой и для русских, и для австрийцев. Но на «русской» выбить слова: «С нами Бог», а на «австрийской»: «Бог с нами».

***

У императора Павла I многое зависело от того, в каком он находился расположении духа. Когда на него накатывало благодушное настроение, он сыпал милостями направо и налево. Как-то зимой Павел выехал из дворца прокатиться на санках. Дорогой он заметил офицера, который был настолько навеселе, что шел, покачиваясь.

Император велел своему кучеру остановиться и подозвал к себе офицера. «Вы, господин офицер, пьяны,— грозно сказал государь, — становитесь на запятки моих саней». Офицер занял место за царем и поехал, ни жив, ни мертв. От страха у него и хмель пропал. Так проезжают они мимо нищего, протягивающего к прохожим руку. Тут на офицера вдруг что-то нашло, и он закричал государеву кучеру: «Остановись!»

Павел с удивлением оглянулся назад. Кучер остановил лошадь. Офицер слез с запяток, подошел к нищему и, вынув какую-то монету, подал милостыню. Потом он возвратился и встал опять на запятки за государем. Эта выходка понравилось Павлу. «Господин офицер, — спросил он, — какой ваш чин?» — «Штабс-капитан, государь». — «Неправда, сударь, - капитан». — «Так точно, капитан, ваше величество», — отвечает офицер.

Поворотив на другую улицу, император опять спрашивает: «Господин офицер, какой ваш чин?» — «Капитан, ваше величество». — «А нет, неправда, - майор». — «Так точно, майор, ваше величество». На обратном пути Павел опять спрашивает: «Господин офицер, какой у вас чин?» — «Майор, государь», — было ответом. — «А вот неправда, сударь, - подполковник». — «Так точно, подполковник, ваше величество».

Наконец они подъехали ко дворцу. Соскочив с запяток, офицер самым вежливым образом говорит государю: «Ваше величество, день такой прекрасный, не угодно ли будет прокатиться еще несколько улиц?» — «Что, господин подполковник? — сказал государь. Вы хотите быть полковником? А вот нет же, больше не надуешь, довольно с вас и этого чина». Государь скрылся в дверях дворца, а спутник его отправился в казарму подполковником.

***

15 сентября 1770 в Петропавловском соборе у гробницы Петра I состоялась торжественная литургия, посвященная победе русского флота при Чесме. Во время проповеди митрополит Платон, воззвал к памяти усопшего императора и для большего эффекта сошел с амвона и посохом постучал в его гроб:

«Восстань же теперь, великий монарх, отечества нашего отец! Восстань и воззри на любезное изобретение твое (русский флот): оно не истлело в времени и слава его не помрачилася!» Посреди общих слез и восторга юный цесаревич Павел вдруг побледнел — впечатлительный наследник испугался, что «дедушка встанет из гроба», — а гетман Кирилл Григорьевич Разумовский вполголоса с улыбкой произнес:  «Чего вин его кличе? Як встане, всим нам палкой достанется».

***

Генерал Михаил Андреевич Милорадович, командуя корпусом, при взятии Бухареста (1806), первый взошёл на крепостную стену. Когда после этого он явился ко дворцу, то Александр I, высказав ему свою благодарность, спросил его: «Чем, граф, наградить тебя за Бухарест?»

«Государь, — ответил Милорадович, — я, как начальник, имею много наград от вашего величества; но не имею ордена за личную заслугу. А как по закону тому солдату, который первый взойдёт на стену, полагается орден Георгия 4-й степени, то я и прошу ваше величество наградить меня этим орденом».

Царь недоуменно пожал плечами, но все-таки распорядился дать генералу Милорадовичу солдатского Георгия. Но уже на другой день Милорадович является к военному министру и подаёт ему рапорт: так как кавалеру ордена св. Георгия 4-й степени всё содержание полагается вдвойне, то потому он просит сделать зависящее об этом распоряжение.

Министр явился к государю и доложил ему о проделке Милорадовича. «Что ж делать, — улыбнулся Александр. — Если по закону так положено, то давайте ему вдвойне».

***

В Отечественную войну 1812 года в один из лазаретов привезли русского гренадера, раненого пулей в грудь. Лекарь был из пленных французов. Он стал осматривать раненого, переворачивая его с боку на бок. Боль была адская, но гренадер стиснул зубы и — ни звука. Лежавший рядом офицер поинтересовался: «Тебе, братец, что ж, не больно разве?»

«Как не больно, ваше благородие, — ответил тихо гренадер, — мочи нет, да ведь лекарь-то хранцуз, нельзя перед ним слабость свою показывать». Лекарь, очевидно, неопытный, искал пулю долго. В палате все притихли, наблюдали.

И вдруг слышат, как гренадер заскрипел зубами и мучительно застонал... Что такое? А гренадер, с трудом повернув голову к офицеру, говорит:  «Я не от слабости, а от стыда, ваше благородие... Прикажите, чтоб лекарь меня не обижал». — «Да чем же он, братец, тебя обижает?» — «А зачем он спину мне щупает? Я русский, я грудью шел вперед».

***

Во время заграничного похода русской армии атаман Матвей Иванович Платов полюбил пить с прусским фельдмаршалом Блюхером, хотя тот не знал ни слова по-русски, а Платов не разумел немецкого. Шампанского Платов не любил, но был пристрастен к цимлянскому, которого имел порядочный запас. Бывало, сидят, молчат, да и налижутся.

Когда Блюхер в беспамятстве сползал под стол, адъютанты поднимали его и относили в экипаж. Платов, оставшись один, всегда жалел о нем: «Люблю Блюхера, славный, приятный человек, одно в нем плохо: не выдерживает».

***

Александр I как-то спросил мнение Ермолова об одном генерале: каков он в сражении? Ответ Ермолова был краток: «Застенчив».

Храбрый и остроумный Ермолов сказал как-то неустрашимому Милорадовичу, который никогда не кланялся пулям: «Чтобы быть рядом с вашим высокопревосходительством, надобно иметь запасную жизнь».

***

Граф Александр Петрович Толстой служил в Семеновском полку. Однажды, во время учений в Красном Селе, его полковой командир так рассердился на Толстого, что изругал его перед строем, не выбирая выражений. Оскорбленный Толстой, возвратившись в строй, вслух пригрозил избить генерала палкой.

Это слышали многие, и друзья стали волноваться за судьбу Толстого. «Вы напрасно волнуетесь, что меня могут разжаловать, — отвечал им, улыбаясь, Толстой. — Мы с генералом — большие друзья, и даже если я исколочу его дубиной, он не рассердится, а будет меня обнимать. Держу пари на ящик шампанского! А теперь, прощайте, голубчики, голова трещит от боли, пойду, полежу, и завтра буду молодцом».

Однако наутро Толстой не только не сделался молодцом, а наоборот, стал впадать в беспамятство и бредить. На следующую ночь весь лагерь был разбужен страшными криками, кто-то сворачивал палатки с места и колотил по ним дубиной. Выскочив из палаток, офицеры увидели следующую картину:

граф Толстой в одном нижнем белье, но в шляпе, прыгал по плацу верхом на дубине и орал во все горло: «Здорово, ребята!» А из-под раскуроченной генеральской палатки раздавались отчаянные крики. Офицеры бросились к палатке и освободили несчастного генерала.

«Что это было?» — спрашивал он. — «Не знаем—с. Кажется, граф Толстой с ума сошел. — «Боже, какое несчастье — отвечал добрый генерал. — Что же вы стоите? Надо его скорей поймать — и в лазарет...». В лазарете полковой лекарь пустил больному кровь и устроил обливание холодной водой. И — о чудо! — лечение помогло.

Когда Толстой с просветленным взором вышел из лазарета, сам генерал обнял его, расцеловал и попросил прощения за свою несдержанность, ставшею, по его мнению, причиной помешательства. Как только генерал ушел к себе, Толстой с победным видом обернулся к своим товарищам: «Ну-с, где же шампанское?»

***

Государь Николай Павлович любил самолично проверять посты. Однажды он с этой целью шел ночью по Петербургу. Навстречу ему попался прапорщик одной из инженерных частей. Увидел царя и вытянулся во фронт. «Откуда ты?» — спросил император. — «Из депа, Ваше величество!» — «Дурак! Разве «депо» склоняется?» — «Перед Вашим величеством всё склоняется!» Николай любил находчивые ответы, и наутро прапорщик проснулся капитаном.

***

Канцлер Нессельроде однажды всеподданнейше донес Николаю I на капитана 1-го ранга Невельского, что тот самовольно поднял российский флаг в спорном месте на Дальнем Востоке, чем вызвал гнев Англии и прочие международные осложнения. За это, по мнению министра, ослушника следовало разжаловать в матросы.

Выслушав Нессельроде, царь повелел: Невельского произвести в адмиралы. Что же до его самоуправства, вызвавшего такую изжогу у Англии, то император изрек: «Там, где однажды поднялся российский флаг, он уже опуститься не может».

***

Однажды в 1905 году, когда еще шла русско-японская война, писатель Куприн зашел в ресторанчик «Капернаум» пропустить рюмку. В зале на глаза ему попался офицер, который тоже пил водку и закусывал миногой. Форма у него была русская, но лицо — азиатское, похожее на японца.

Заинтригованный Куприн тотчас же подсел к офицеру и разговорился. Но после нескольких рюмок выяснилось, что лавры контрразведчика Куприну не грозят. Офицер оказался бурятом, по-русски говорил без акцента, и звали его штабс-капитан Рыбников.

Вскоре после этой встречи Куприн написал один из лучших своих рассказов, где главным действующим лицом был русский офицер, а на деле — японский шпион. Называлось это произведение «Штабс-капитан Рыбников». Настоящему Рыбникову долго пришлось доказывать, что он не шпион. Редкий случай, когда искусство потребовало жертв не от писателя, а от прототипа главного героя.

Тина Гай

Related posts

• Псковская Миссия. Окончание
• Крысы и кошки. Борьба не на жизнь...
• Случаи из жизни времен Великой Отечественной-3
• Софья Федорченко: цена мистификации
• Геннадий Гор: осколки Серебряного века
• Дебют
• Павел Филонов: художник трагедии
• Давид Самойлов. Окончание
• Случай из жизни времен Великой Отечественной-4
• Пушкинский Дом в блокаду