И всё бы ничего, если бы не были задеты авторские амбиции Федорченко, роль которой многими сводилась лишь к стенографированию услышанного, что было, конечно, не так. И она сгоряча и опрометчиво заявила, что никогда не делала на войне никаких записей и даже не помышляла тогда о книге:
«Я записей не делала <...>. Писать тут же на войне мне и в голову не приходило. Я не была ни этнографом, ни стенографисткой <...>. Поначалу я думала написать нечто вроде военного дневника, пробовала разные формы, даже форму романа. Потом решила записать свои впечатления в наиболее простом виде»
Но в предисловии к первой части она утверждала совершенно обратное! Это и стало поводом для разразившегося скандала и всей последующей истории с замалчиванием имени писательницы и ее книги, в течение десяти лет признаваемой лучшей из всего написанного о войне, с отказами редакций печатать все ее следующие книги, в том числе и третью часть «Народа на войне».
И он, как сейчас говорят, моментально переобулся в воздухе, и Федорченко из писателя превратилась в фальсификатора. Девятнадцатого февраля 1928 года в газете «Известия» выходит статья Д.Бедного «Мистификаторы и фальсификаторы — не литераторы», которая не оставила живого места на писательнице, а книга предстала как фальшивка, не стоящая и ломаного гроша.
Позднее в письме к Бирюкову он вспоминает этот случай «со свойственной ему бесцеремонностью: «Записи были восторженно приняты. Но фольклористка сдуру позавидовала материалу и убила его, заявив, что это она сама сочинила. Я ее за это в «Правде» добивал». Он спутал только названия газет, остальное было чистой правдой.
С.З.Федорченко не первая и не единственная попала под колёса авторитета «большого советского поэта». Через два года то же самое произошло с фильмом А.Довженко «Земля», о котором Д.Бедный написал, тоже в «Известиях», фельетон «Философы», обвинив режиссера в политических ошибках. Правда, в отличие от случая с «записывательницей солдатских говоров», через пятнадцать лет он стал восхищаться этим фильмом, хотя тогда Довженко постарел сразу на несколько лет:
«Я был так потрясен этим фельетоном,— рассказывает он в своей автобиографии,— мне было так стыдно ходить по улицам Москвы, что я буквально поседел и постарел за несколько дней. Это была подлинная психическая травма».
Софья Захаровна была виновата еще и в том, что довольно скептически отзывалась в узких кругах о Демьяне Бедном, прежде всего, как о поэте, что, видимо, дошло до его ушей. Как бы то ни было, именно его усилиями был поставлен крест на карьере начинающего литератора, которая последние тридцать лет вынуждена была преодолевать свое забвение.
Но в 1946 году она не выдержала и начала писать письма, пытаясь достучаться до Союза Писателей, до К.Е.Ворошилова, тогда занимавшего пост Председателя Президиума ВС СССР, до К.А.Федина, по ее словам «настоящего писателя и порядочного человека». Но всё было напрасно. Сердце кровью обливается, когда читаешь наполненные болью и незаслуженной обидой строчки семидесятилетней женщины, отдавшей всю жизнь служению своему народу.
Через несколько месяцев после письма К.Федину Софья Захаровна скончалась (1959 г.), так и не дождавшись выхода в полном объеме главной книги жизни, обернувшейся для нее злой судьбой. Вчитаемся в эти последние строчки отчаяния, написанные незадолго до смерти:
«Многоуважаемый Константин Александрович! Обращается к Вам старая писательница Федорченко Софья Захаровна. У меня была злой судьбы книга — «Народ на войне». Может быть, и Вам эта книга была известна. Я не имела никаких возможностей устроить эту книгу — все три части — в печать. Первый и второй тома книги — империалистическая война и керенщина — были не раз печатаемы, но теперь являются библиографической редкостью. <…>
Третий том — гражданская война — никогда не печатался. (Когда-то 2—3 главы его появились в «Новом мире»). Теперь наступила беда, рукопись третьего тома начала истлевать, попросту превращаться в пыль. Желая спасти работу всей моей жизни от физической гибели, я послала ее в Гослитиздат в начале 1957 года.
Там на первых порах от рукописи не отказались, отдали рецензировать, получили очень лестную рецензию. <…> И издательство думало не 2—3 недели, а 9 месяцев. После чего мне вернули мою работу без каких-либо объяснений. Я была в то время очень больна, и меня увезли в Тарусу. Когда я вернулась в Москву и узнала обо всем, я решила бороться за книгу.
Ведь это было для меня настоящим несчастьем. Но я далеко не борец в мои 70 с лишним лет, и, послушавшись совета, я написала тов. Ворошилову, т. к. знала, что тов. Ворошилов хорошо относился к первому тому «Народа на войне».
...Учреждение, в которое я бы ни за что не обратилась, зная, как Секретариат чиновен и как Секретариат относится лично ко мне. 20 декабря 1958 г. Секретариат постановил просить опять Гослитиздат принять рукопись к изданию. И опять началась волокита. А рукопись лежит и лежит, а годы и болезнь действуют гораздо интенсивнее, чем обещания, и я теряю всякую надежду спасти свою работу».
За тридцать лет после скандала С.З.Федорченко написала еще несколько сказок, детских книжек, трилогию «Павел Семигоров» о временах Пугачева, но главной книгой для нее так и осталась первая, любимая многими, но незаслуженно оболганная и забытая...
Тина Гай
Интересно? Поделитесь информацией!
Related posts
- Генерал Слащёв. Памяти всех погибших в гражданскую...
- Павел Филонов: художник трагедии
- Псковская Миссия
- Защитникам Отечества посвящается
- Случаи из жизни времен Великой Отечественной-5
- Случай из жизни времен Великой Отечественной
- Женщина на войне
- Бессмертный
- Софья Федорченко: цена мистификации
- Алфавит и образ: мужчина и женщина
Д.Бедному я тоже не верю. В книге много любопытного с точки зрения видения революции, царя, церкви и т.д. 1917 год — переломный и сложный. Здесь — взгляд народа.
Скачал все три книги! Д.Бедному не верю!
Мне особенно нужно прочесть: отец воевал всю войну с 18 лет!
Действительно, трагедия. Присоединяюсь, что «…рукописи не горят, за них сгорают Мастера рукописей». У нее сердце разрывалось, когда она видела, что ее рукопись буквально распадается на глазах. Хорошо, что хотя бы после смерти ее опубликовали.
Какая трагедия для художника… да, рукописи не горят, за них сгорают Мастера рукописей…