Осенняя мелодия октября многогранней сентябрьской. Октябрь богаче на поэтические имена, о некоторых из которых уже писала: Марина Цветаева, Михаил Лермонтов, Саша Черный, Сергей Есенин, Иван Никитин, Алексей Кольцов, а есть еще Бунин, Кузмин, Белый, Гумилев, Коржавин, Галич и многие другие, о которых хочется рассказать.

Но сегодня остановлюсь только на двух именах – Иване Алексеевиче Бунине и Михаиле Алексеевиче Кузмине, практически ровесниках: первый родился 22 октября 1870 года, второй – 18 октября 1872, но на этом их сходство заканчивается. Во всем остальном они были совершенно разными и по мировосприятию, и по поэтике.

Один стал Нобелевским лауреатом и жил долго – 83 года, окончив жизнь (1953 г.) в эмиграции, тоскуя по России. Второй отказался эмигрировать и умер в одиночестве первого марта 1936, не понятый и почти всеми забытый. Софья Казимировна Островская запишет в своем дневнике:

«На днях умер Михаил Кузмин, тонкий и изысканный поэт из малочисленного и строгого клана миниатюристов и ювелиров. Смерть его прошла незамеченной: он пережил сам себя. Его теперь не читают и не чувствуют, кроме нескольких вневременных безумцев, вроде меня. А большинство даже не знает, что был такой поэт, что он писал необыкновенные и обворожительные вещи, и что простое имя Михаил Алексеевич Кузьмин в газетном объявлении относится именно к нему. Так и было напечатано «Кузьмин» с мягким знаком. Посмертная ошибка в транскрипции имени говорит, по–моему, сама за себя» (Островская С.К., 12 марта 1936 г.)

Но разница в два года не должна обманывать: между двумя поэтами гораздо  более значительная разница, если не сказать пропасть. Они из разных эпох и разных поэтических традиций. Бунин принадлежит классической традиции Гоголя, Тургенева, Толстого, Чехова, а  Кузмин – эпохе модерна - постсимволизму и футуризму, тяготея к легкости и ясности пушкинской поэзии.

Хрустально небо, видное сквозь лес;
Усталым взорам
Искать отрадно скрытые скиты!
Так ждало сердце завтрашних чудес,
Отдав озерам
Привольной жизни тщетные мечты!
Убранство церкви – желтые листы
Парчой нависли над ковром парчовым.
Златятся дали!
Давно вы ждали,
Чтоб желтым, красным, розовым, лиловым
Иконостасы леса расцветить,
Давно исчезла паутины нить.
Надежду сменит сладостная грусть,
Тоски лампада,
Смиренней мысли в сердце богомольном,
И кто-то тихий шепчет: «Ну и пусть!
Чего нам надо?
Грехам простится вольным и невольным».
Душа внимает голосам недольним,
Осенней тишью странно пленена, –
Знакомым пленом!
И легким тленом
Земля дохнет, в багрец облечена.
Как четки облака! стоят, не тая:
Спустилась ясность и печаль святая!
(«Осенние озера», 1)

Михаил Кузмин принимает жизнь во всех ее проявлениях, благословляя смерть и тление, потому что только они позволяют ценить каждый проживаемый миг. Во всем он видит еще что-то поверх доступного глазу, нечто неуловимое и невыразимое, некий скрытый узор, который и есть самая большая ценность.

«Конечно, каждый художник живет во времени и пространстве и потому современен, но интерес и живая ценность его произведений заключается не в этом. Самоубийственно цепляться за то, от чего хочешь освободиться», - говорил он.

Кузмин - поэт радости, в нем не было злобности, он щедро дарил свою любовь и дружелюбие окружающим, с ним было легко и  в его творчестве не было слёз и отчаяния, характерных для русской культуры. Он умел органично существовать даже в отклонениях от нормальности, которая в России возведена в культ. Поэт был не таким как все и не скрывал этого, он не был сверхпопулярным, как другие поэты, но и не стремился к этому. Он проживал жизнь до конца, считая, что вино должно быть выпито до дна.

Умру, умру, благословляя,
А не кляня.
Ты знаешь сам, какого рая
Достигнул я.
Даешь ли счастье, дашь ли муки, -
Не все ль равно?
Казнящие целует руки
Твой раб давно.
Что мне небес далекий купол
И плески волн?
В моей любви последний скрупул
Любовью полн.
Чего мне жаль, за что держуся?
Так мало сил!..
Стрелок отбившегося гуся
Стрелой скосил.
И вот лежу я и умираю,
К земле прильну,
Померк мой взор: благословляю,
А не кляну.
(Осенние озера», 12)

Иван Бунин - поэт, прямо противоположный Михаилу Кузмину. Он рано достиг вершины славы, эмигрировав из России почетным членом Российской академии наук. Но уже тогда его называли певцом осени и грусти при всех его регалиях и популярности. В эмиграции ощущение потерянности и отчаяния только усилилось. Бунин почти перестал писать стихи, а если пишет, то получаются они тягостными и грустными.

Душа навеки лишена
Былых надежд, любви и веры.
Потери нам даны без меры,
Презренье к ближнему - без дна.
И что мне будущее благо
России, Франции! Пускай
Любая буйная ватага
Трамвай захватывает в рай.
***

Зарос крапивой и бурьяном
Мой отчий дом. Живи мечтой,
Надеждами, самообманом!
А дни проходят чередой,
Ведут свой круг однообразный,
Не отступая ни на миг
От пожелтевших, пыльных книг
Да от вестей о безобразной,
Несчастной, подлой жизни там,
Где по родным, святым местам,
По ниве тучной и обильной
И по моим былым следам
Чертополох растет могильный.

Бунин боялся смерти и до конца жизни так и не смог преодолеть этот страх, в отличие от Михаила  Кузмина, благословляющего смерть как естественный конец жизни. Утешение и преодоление страха писатель искал в индийской философии. Однако преодолеть его так и не смог. Более того, Бунин переживает тление и бренность как боль, с которой невозможно смириться. Осенняя мелодия умирания и смерти так и осталась одной из ведущих во всем творчестве писателя.

Спокойно на погосте под луною…
Крестов объятья, камни и сирень…
Но вот наш склеп, - под мраморной стеною,
Как темный призрак, вытянулась тень.
И жутко мне. И мой двойник могильный
Как будто ждет чего-то при луне…
Но я иду – и тень, как раб бессильный,
Опять ползет, опять покорна мне!
(Смерть. 1902)

Тина Гай