Писатель, рассказ которого предлагаю, в представлении не нуждается: это Артур Конан Дойль. Мало кто знает, что он писал не только детективные истории, но и стихи. Об Артуре Конан Дойле - поэте мы еще поговорим, а сегодня рискну предложить сокращенный вариант одного из малоизвестных детективов этого замечательного писателя в переводе Евгения Фельдамана.

Загадка Торского моста

      Было ненастное октябрьское утро. Одеваясь, я наблюдал в окно, как во дворе, позади нашего дома ветер срывает последние листья с одинокого платана. Я вышел к завтраку, готовый найти своего друга в подавленном состоянии, ибо, подобно всем великим артистическим натурам, он легко поддавался влиянию окружающей обстановки. Случилось же всё как раз наоборот. Я увидел, что он уже почти закончил завтракать и настроение у него как-то по-особенному приподнятое, а его бодрость явно сулит кому-то крупные неприятности.

«Заняты новым делом, Холмс?» — осведомился я. — «Дедукция заразительна, Ватсон, — ответил он, — и она помогла вам выведать мой секрет. Да, у меня новое дело. После месяца рутины и застоя колёса снова сдвинулись с места». Через четверть часа трапеза была закончена, и мы сели друг против друга. Он достал из кармана письмо.

«Вы слышали что-нибудь о Ниле Ги́бсоне, Золотом Короле?» — «Американском сенаторе?» — «Да, он был одно время сенатором от одного из западных штатов, но он больше известен как магнат, самый крупный в мире владелец золотодобывающих шахт». — «Ну как же, я его знаю. Помню точно, он жил в Англии, так что имя его мне знакомо».

Он протянул мне письмо. Твердым уверенным почерком в нем было написано следующее: «Дорогой мистер Шерлок Холмс! Я не могу допустить,  чтобы лучшая из женщин, созданных Богом, рассталась с жизнью, а я не сделал бы все возможное, чтобы спасти её. Я не могу объяснить, как это произошло, я даже не пытаюсь этого сделать, но я, наперекор всему, знаю, что мисс Данбар невиновна. Вам известны факты — и что из того?

Всё это — деревенские пересуды. И хоть бы кто-нибудь возвысил голос в её защиту! Я схожу с ума из-за проклятой несправедливости. У этой женщины такой характер, что она и мухи зря не обидит. Завтра я приду к Вам в 11 часов. Кто знает, может, у меня уже есть ключ к разгадке, а я об этом даже не подозреваю. Располагайте мною и моими возможностями так, как сочтёте нужным, только спасите её! Заклинаю Вас, отдайте этому делу всю силу Вашего ума! Искренне Ваш Дж. Нил Гибсон».

«Этого джентльмена я как раз поджидаю. Что до самой истории, то я перескажу вам дело вкратце, раз уж вы проявили к нему интерес. Этот человек — самая крупная фигура в финансовом мире, человек, насколько я понимаю, обладающий на редкость необузданным и трудным характером.

О его жене, жертве трагедии, я не знаю ничего, кроме того, что к тому времени, когда всё это случилось, она уже пережила пору своего расцвета, и её несчастье усугубило то, что воспитанием двух её детишек занялась молодая гувернантка — особа весьма и весьма привлекательная.

Теперь о трагедии. Когда жена мистера Гибсона была обнаружена поздно ночью в полумиле от дома, она лежала на земле, одетая в вечернее платье, плечи покрыты шалью, голова пробита револьверной пулей. Оружие около неё не нашли, никого из соседей в убийстве не заподозрили.

Рядом — никакого оружия, — возьмите себе это на заметку, Ватсон! Преступление, похоже, было совершено поздно вечером, а тело лесник обнаружил около семи часов утра. Доктор и сотрудники полиции выяснили это на месте, прежде чем унести тело домой. Вам всё понятно, или я излагаю чересчур сжато?»

«Всё совершенно понятно, но почему подозрение пало на гувернантку?» - «Во-первых, потому, что против неё имеется прямая улика. Револьвер с одним отстрелянным патроном — причем калибры ствола и пули, которой была убита леди, совпадают — нашли в комнате гувернантки на дне её платяного шкафа». — Холмс прищурил глаза и раздельно повторил:  «На — дне — её — платяного — шкафа».

Внезапно лицо его вновь оживилось: «Да, Ватсон, револьвер нашли именно там. Убийственная улика, ничего не скажешь! Так, во всяком случае, решили оба состава присяжных. Кроме того, у покойной леди была записка с просьбой о встрече как раз на том месте, где её убили, и записка была написана гувернанткой. Каково!

И, наконец, мотив преступления. Сенатор Гибсон — притягательная персона. Если его жена умрёт, кто же с большим успехом займет её место, как не эта молодая леди, которая, по словам всех, уже удостоилась пристального внимания со стороны своего хозяина. Любовь, богатство, власть, — но всему помеха — жизнь, одна-единственная жизнь увядающей леди. Мерзко, Ватсон, в высшей степени мерзко! 

И алиби своего она не докажет. Наоборот, ей придется признать, что она находилась невдалеке от Торского моста — на этом месте и разыгралась трагедия — примерно в это же время. Она не сможет отрицать этого, потому что её видел один из местных жителей, проходивший мимо. И всё же, Ватсон — и всё же!...

Таковы основные факты. А вот, если не ошибаюсь, и наш клиент пожаловал, причём значительно раньше назначенного времени. Билли открыл дверь, но имя, которое он сообщил, было совсем не то, что мы ожидали. Мистер Ма́рлоу Бейтс был незнаком нам обоим. Он находился на грани полного нервного истощения.

«Вы чем-то взволнованы, мистер Бейтс, — сказал Холмс. — Прошу вас, присаживайтесь. Боюсь, не смогу уделить вам много времени, потому что на одиннадцать у меня назначена встреча». — «Я знаю, — тяжело дыша, промолвил гость и заговорил короткими фразами, как человек, которому не хватает воздуха. — Сюда идёт мистер Гибсон. Мистер Гибсон — мой хозяин. Я — управляющий его имением. Мистер Холмс, он злодей, чудовищный злодей.

И его бедная жена была его главной жертвой. Он обращался с ней по-скотски — да, сэр, по-скотски! Она родилась на юге, бразильянка, это вам, конечно же, известно? …Южанка по рождению и южанка по натуре. Дитя солнца и страсти. Она любила его так, как только может любить такая женщина, но когда её физические прелести увяли — а мне говорили, что когда-то она была потрясающе хороша собой — ничто уже не могло удержать его около неё.

Ну, я пошёл. Нет, нет, не задерживайте меня. Он должен появиться с минуты на минуту». Испуганно взглянув на стенные часы, наш странный гость буквально вылетел за дверь и тут же скрылся из виду. Ровно в назначенное время мы услышали на лестнице тяжёлые шаги, и знаменитый магнат появился на пороге нашей комнаты. С первого же взгляда на него мне стали понятны не только страхи и острая неприязнь его управляющего, но также и ненависть многих его конкурентов в деловых кругах.

Когда Холмс представил меня, он небрежно кивнул, затем властным жестом пододвинул кресло моему компаньону и уселся сам, почти коснувшись его своими острыми коленями. «Полагаю, все основные факты изложены в газетных репортажах. Ума не приложу, что бы я мог еще добавить, чтобы помочь вам. Если вы считаете, что я всё же в состоянии помочь — задавайте вопросы, я — к вашим услугам». — «Меня интересует только один вопрос». — «Какой же?»  — «Каковы были истинные отношения между вами и мисс Данбар?»

«Тогда я могу заверить вас, что это были те отношения, какие могут возникнуть между владельцем поместья и молодой леди, с которой он никогда не разговаривал — даже при встрече — за исключением тех случаев, когда она была в окружении его детей». Холмс встал из кресла. «Я очень занятой человек, мистер Гибсон, — сказал он, — и у меня нет ни времени, ни желания предаваться пустым беседам. Желаю вам всего хорошего».

«Какого дьявола, мистер Холмс? Что всё это значит? Вы отказываетесь от моего дела?» — «Я выразился достаточно ясно». — «То есть, хотите сказать, что я лгу». — «Воля ваша, я попытался высказать свои претензии со всею возможной деликатностью, однако, если вы настаиваете на такой формулировке, я не стану с вами спорить».

«Ну что ж, — сказал он, — вы сделали свой выбор. Вам лучше знать, как вести свои дела, а к своему делу я вас насильно привлечь не могу. Но это утро вам ещё выйдет боком, мистер Холмс: я ломал молодцов посильнее вас. Мое унижение даром ещё никому не сходило». — «Так много сказано, — снова усмехнулся Холмс, — а я по-прежнему цел и невредим. Итак, прощайте, мистер Гибсон.  Надеюсь, этот визит послужит вам хорошим уроком».

Гость с шумом удалился. Наступила полная тишина. Холмс закурил, задумчиво уставившись в потолок. «Но каковы были его истинные отношения с гувернанткой и почему вы ему не поверили?» — «Потому, что это блеф, Ватсон, чистый блеф! Когда я сравнил страстный, чуждый условностей, совершенно неделовой тон его письма с его сдержанным, замкнутым видом, стало совершенно ясно, что он испытывает глубокое чувство —

именно к обвиняемой, а не к жертве, и поэтому, — если мы хотим добиться правды, мы должны выяснить, какие отношения между этими тремя людьми на самом деле. Вы видели, как я предпринял против него лобовую атаку и как он невозмутимо отбил её. Затем я солгал, создав у него впечатление, будто я совершенно уверен в том, в чем, сказать по правде, я лишь сильно подозреваю его».

«Надо полагать, он вернётся?» — «Непременно вернётся. Не может не вернуться. Он не может оставить это дело как есть. Ага, слышите звонок? А вот и его шаги... А, мистер Гибсон! А я только что заметил мистеру Ватсону, что вы несколько погорячились».

«Я обдумал положение, мистер Холмс, и пришёл к выводу, что понапрасну пренебрёг вашими замечаниями. Вы предпочитаете опираться на факты — каковы бы они ни были — и это справедливо. Но при всём том, уверяю вас, что мои отношения с мисс Данбар никоим образом не связаны с этим делом.

Тут в нескольких словах не расскажешь, мистер  Холмс, а между тем есть вещи, говорить о которых и больно, и трудно, и потому вы услышите от меня ровно столько, сколько нужно для дела, а в подробности я вдаваться не буду.  Я встретил свою будущую жену, когда был старателем на золотых приисках в Бразилии. Мария Пинто была дочерью правительственного чиновника в Мана́осе. Как она была молода и прекрасна в былые дни!

Сколько в ней было жизни и темперамента! Даже теперь, когда я трезво и критически вспоминаю своё прошлое, я вижу, сколь редкостной была её красота. Это была богатая и страстная натура, искренняя, беспокойная, совершенно не похожая на американок, которых я знал. Короче говоря, я полюбил ее, и мы поженились.

И только когда роман наш закончился — а затянулся он на годы — я понял, что у нас нет ничего — абсолютно ничего — общего. Моя любовь увяла. Было бы легче, если бы с ней произошло то же, но кто поймёт этих женщин! Как я ни старался, ничто не могло отвратить её от меня. А потом в мою жизнь вошла мисс Грейс Данбар.

Она ответила на наше объявление и стала гувернанткой двух наших детишек. Возможно, вы видели её портрет, помещённый в газетах. Весь мир протрубил, что она — чудо как хороша собой. Знаете, я не претендую на то, чтобы слыть более нравственным, чем мои соседи, и потому скажу, что, живя под одной крышей с такой женщиной и общаясь с ней каждый день, я не мог не влюбиться в неё.

Я не пытаюсь выглядеть лучше, чем я есть. Когда мне что-то было нужно, я протягивал руку и брал то, что хотел. Так было всегда, всю мою жизнь, но ничего в этой жизни я не хотел больше, чем любви и обладания этой женщиной. Так я ей прямо и сказал».

Когда что-то не на шутку возмущало Холмса, он был внушителен и грозен. «Если я вообще взялся за ваше дело, то это только ради молодой леди, — сурово промолвил Холмс. — То, что вы попытались соблазнить беззащитную девушку, нашедшую приют в вашем доме, так же мерзко, как и то, в чём её обвиняют. Вам, богачам — по крайней мере, некоторым из вас — следует усвоить одно: обиды, что вы причиняете людям, не простятся вам ни за какие деньги».

«Теперь я и сам так думаю, мистер Холмс, — сказал он. — Слава Богу, из моих планов ничего не вышло. Как только это дело закончится, мисс Данбар немедленно покинет мой дом — так она решила». — «Почему же она не сделала этого раньше?» — «Во-первых, потому, что жалованье давало ей возможность помогать родным и близким, и ей нелегко было, отказавшись от места, бросить их на произвол судьбы.

Когда я поклялся — и слово своё, кстати сказать, сдержал, — что более не стану досаждать ей своими ухаживаниями, она осталась. Но была и другая причина. Она знала, какое влияние она имеет на меня, знала, что ничто в мире не может повлиять на меня сильнее. И она решила обратить эту свою силу во благо». — «Каким образом?»

«Бизнес — игра жестокая, слабому в ней делать нечего. Я играл, подчиняясь всем её правилам; я не пищал, когда давили меня, и не обращал внимания, когда пищали другие, а я оказывался наверху. Но ей это виделось в ином свете, и теперь я вижу, что она была права. Она видела, что я прислушиваюсь к ней, и верила, что, воздействуя на меня, она сможет послужить обществу. А потом случилось это...»  — «Как бы вы сами объяснили то, что произошло?»

«Увы, всё против неё, и от этого никуда не денешься. У женщин своя внутренняя жизнь и зачастую их поступки — вне мужского разумения. Вначале я был так взволнован и захвачен врасплох, что готов был подумать, что её сбило с толку нечто чрезвычайное и противное её натуре. И вот что пришло мне в голову, мистер Холмс.

Жена моя, вне всякого сомнения, была ужасно ревнивой. Она чувствовала, что эта девушка-англичанка влияет на меня так, как она, жена моя, не влияла никогда. Девушка хотела приобщить меня к добру, но для моей покойной жены это ровным счётом ничего не меняло. Жар Амазонки всегда был в её крови, и она сошла с ума от ненависти.

Она могла задумать убийство мисс Данбар или, скажем, пригрозить ей оружием, вынудив, таким образом, покинуть наш дом. Затем между женщинами могла вспыхнуть ссора, дошло до рукоприкладства, оружие выскользнуло и выстрелило в ту, которая держала его в руках». — «Я тоже подумал об этом, — сказал Холмс. — В самом деле, это единственная и очевидная альтернатива преднамеренному убийству».  — «Но мисс Данбар начисто отрицает это».

«Что ж, наша с вами версия не окончательная, ведь так? Представим себе и такую картину: девушка, попавшая в столь ужасное положение, спешит домой; она так потрясена трагедией, что возвращается, не выпустив револьвера из рук. Она даже могла забросить его куда-нибудь между своих платьев, не соображая, что делает, а потом, когда револьвер обнаруживают, она пытается обманным путем выпутаться из беды и отрицает всё, потому что любые объяснения здесь бесполезны.

Что можно противопоставить такой версии?» — «Саму мисс Данбар». — «Ну что ж, посмотрим. — Холмс взглянул на часы. — Уверен, мы ещё нынче утром сумеем получить официальное разрешение на свидание с мисс Данбар и прибудем в Винчестер вечерним поездом. Когда я повидаюсь с молодой леди, весьма возможно, я смогу оказать вам бóльшую помощь в этом деле, хотя не могу обещать, что мои выводы будут отвечать вашим желаниям».

(Продолжение следует)