Киреевский

Яркий представитель славянофильства, Петр Васильевич Киреевский - один из лучших собирателей русских народных песен, былин, духовных стихов и сказок, которому фольклористы обязаны не только обширностью собранного материала, но методами его научной обработки.

Биографии почти всех славянофилов начинаются с описания родительского гнезда, сформировавшее их предпочтения и характеры прежде, чем они сами осознали себя. Родительские гнёзда славянофилов – это хорошо обустроенные, прочные, насиженные, выросшие на тучных хлебах крепостного права и незримо уходящие корнями в народную жизнь, питаясь ее соками.

Родословное древо этих родов богатое и широко разветвленное, а их основатели и ближайшие потомки часто заканчивали свою жизнь в том же поместье, где ее и начинали. Это отличает всех славянофилов от последующих поколений русских деятелей, рвавшихся из родовых гнёзд, совершая не один скачок и укореняясь на чужой почве, по дороге теряя и родословную, и отчий дом.

Петр Киреевский (1808г.р.) был выходцем из одного из самых старинных дворянских родов Белёвского уезда (Тульская область), владевшим богатым поместьем в с. Долбино, что недалеко от Оптиной пустыни. Василий Иванович, его отец, служил при Екатерине II, а выйдя в отставку при Павле I, решил осесть в своем родовом имении.

Он выстроил огромный дом, поставив его на каменном фундаменте, облицевал изнутри мрамором и разбил великолепный английский сад. Василий Иванович был человеком очень странным: с одной стороны – англоман и любитель всего английского, с другой – религиозный до нетерпимости и преданный патриархальным устоям отцов и дедов.

Достаточно сказать, что, горя ненавистью к французским энциклопедистам, он ездил по всей Москве, скупал Вольтера и, приезжая домой, с наслаждением сжигал его книги как будто сжигал его самого. При этом был он человеком очень образованным, знал пять языков, обожал химию и медицину, имел свою лабораторию и занимался врачеванием.

Но больше всего Василий Иванович обожал читать, обставляя чтение особым ритуалом: закрывался в своей комнате, ложился на пол и среди грязных чашек с недопитым чаем, которые никому не дозволял убирать, погружался в мир вымышленных историй. Соседи говорили, что единственным чистым предметом в доме была его молоденькая жена Авдотья Петровна, которую он сосватал у ее бабушки.

Сразу приходит на ум Пушкинская «Барышня-крестьянка», в которой встречаем Григория Ивановича Муромского – патриархального до мозга костей, но с английскими замашками. По словам Александра Сергеевича – это и есть настоящий русский барин. Вторым излюбленным занятием после чтения книг было наслаждение пением русских народных песен.

Василий Иванович имел свой придворный хор, певший так, что ему позавидовал бы иной церковный хор. Причем хор участвовал в домашних богослужениях и пел только старинным распевом: новомодный итальянский на два-три голоса он терпеть не мог. Но в других житейских делах Василий Иванович был абсолютно наивным ребёнком.

Так, живя в Москве, он уезжал с утра по книжным магазинам, где целыми днями читал новинки. А дома оставалась беременная молодая жена, которой он забывал оставить денег на расходы, отчего она не знала, как накормить домашнюю прислугу.

Несколько слов о невесте. Посватался Василий Иванович, горячо влюбившись. Она была вдвое моложе: ей не исполнилось еще и пятнадцати, а ему было уже тридцать. Но брак оказался счастливым: Киреевский боготворил жену, много занимался ее образованием, читал с ней, особенно Библию, учил языкам и с годами она превратилась в одну из самых образованных женщин России.

Авдотья Петровна осталась в русской культуре как мать двух прославленных сыновей-славянофилов Петра и Ивана Киреевских и как устроительница одного из лучших литературных салонов тридцатых годов XIX века – салона Елагиной. Елагиной она стала через пять лет после смерти Василия Ивановича, выйдя замуж вторично.

В литературный салон Елагиной входили Пушкин, Жуковский, Вяземский, Веневитинов, Погодин, Максимович, позднее Чаадаев, Хомяков и другие. Она как магнит притягивала к себе лучшие умы того времени. Поэтому о ней надо рассказывать отдельно.

В первом своем браке с Киреевским она родила четверых детей, но брак длился недолго. В 1812 году без всякого разрешения со стороны вышестоящего начальства Василий Киреевский принял заведование военного госпиталя в Орле, куда свозили раненых французов. В короткий срок и не щадя себя и своих денег, он навел в госпитале идеальный порядок: ему все подчинялись беспрекословно.

Но в ноябре он заболел тифом и скоропостижно скончался. Вот такой это был чудак-человек. Его сын, Петр Киреевский, о котором дальше пойдет речь, унаследовал от отца очень много и их вполне можно считать близнецами: по духу, цельности характеров, верности долгу, любви к России и всему русскому, по странности черт характера и наивности в житейских вопросах. Оба были яркими представителями культуры старого помещичьего дворянства, близкого к народу и дорожившего этой близостью.

Общей семейной особенностью Киреевских была, наравне с религиозностью и преданностью православию, какая-то особая тревожность и мистическая настроенность, мнительность относительно здоровья и вера в пророческие сны и таинственные предзнаменования, которые легли черной тенью на жизнь двух старших братьев.

Оба умерли в один год с разницей в четыре месяца: старший, Иван, замечательный русский философ - в пятьдесят лет; младший, Петр, фольклорист, – в сорок восемь. Оба похоронены по их завещанию в Оптиной пустыне. В 2016 исполняется 160 лет со дня их смерти, что является еще одним поводом поговорить о замечательных русских подвижниках.

Петр Киреевский в течение жизни, казалось, должен был как-то измениться, как в привычках, так и во взглядах, усвоенных им из семейных традиций, но все сторонние влияния только чуть касались его, не входя глубоко. А был он знаком со многими, кто мог на него повлиять: с Жуковским, Пушкиным, архивными мальчиками, немецкими философами, читал Канта и Шеллинга и даже был с ним знаком и слушал его лекции в Мюнхене.

Вообще образование братьев, хоть и было домашним, но очень основательным. Для них в московский дом Елагиных приглашались лучшие профессора университета: Мерзляков и Снегирёв, их учили латыни, греческому, английскому, немецкому. Петр Васильевич Киреевский, в отличие от старшего брата, так всю жизнь и остался нелюдимым и застенчивым. И, хотя был вхож в литературный круг брата, всегда оставался в стороне от их мира.

В девятнадцать лет он дебютировал на литературном поприще переводом Кальдерона, через год - Байрона, переводил Шекспира, но печатать перевод почему-то не стал. В 21 год он неожиданно решил записаться на военную службу, но против этого категорически воспротивилась Авдотья Петровна. Когда она согласилась (ее уговорил Жуковский), то война с Турцией уже кончилась. Так и остался штатским.

Через несколько месяцев Петр Васильевич едет в Германию вслед за старшим братом - слушать лекции немецких философов. Но лекции немецких профессоров его не вдохновили, немецкая расчетливость и холодность, равнодушие и сухость - оттолкнули. Немецкому духу он противопоставляет русскую страстность, горячность и воодушевление. Киреевский страшно тоскует по России и через год возвращается обратно, а еще через год начинает собирать народные песни, окончательно определившись со своим призванием. (Окончание здесь)