Сергей Петров (1911 г.р.), большой русский поэт и великолепный переводчик, практически неизвестен широкому кругу читателей. Это, в общем-то, и не удивительно, если учитывать, что родился поэт за шесть лет до Октябрьской революции, и учился в Ленинграде, который еще хранил особый питерский дух, сформировавший его как личность.

Тогда становление новой - советской - культуры еще только начиналось. До конца себя не осознававшая и не устоявшаяся, она допускала существование параллельно с собой  другой культуры - старой, дореволюционной, фактически чуждой ей по своей сути. Поэтому у поколения, родившегося незадолго до Октября, было два пути.

Либо отказаться от старой культуры и развиваться в рамках новой, либо продолжать традиции русской культуры Серебряного века, но под прикрытием вполне легальной деятельности: преподавательской, переводческой, научной, кинематографической или иной другой, уйдя во внутреннюю эмиграцию.

Последних оказалось меньшинство, но и они подвергались репрессиям, высылались в Сибирь и пропадали в лагерях и тюрьмах, но те, кто выжил и не сломался, возвращаются к нам, открываясь замечательными картинами, стихами, прозой и научными исследованиями: Геннадий Гор, Павел Зальцман, Алик Ривин, Дмитрий Максимов, Андрей Егунов (Николев), Михаил Бахтин….

В числе этого золотого меньшинства находился и Сергей Петров, поэтический язык которого если и не язык Хлебникова и Хармса в смысле подражания им, то очень близок к ним своим отношением к языку как к особой стихии и самостоятельной сущности, воспринимаемой полноправным со-автором творения собственного поэтического мира.

Сергей Петров, как Хлебников и обэриуты изобретает  новые слова, новые формы организации стиха и глубокие рифмы, использует в стихосложении музыкальные формы (симфонию, концерт, фугу, сюиту), а также фольклоризмы и славянизмы.

Все это есть в его поэзии, но кроме новых и устоявшихся поэтических форм есть у него и бесформенный верлибр, которым писал почти каждый год стихотворения, посвященные собственному дню рождения, случившемуся на Благовещение. Если собрать их вместе, то получится своеобразный «рождественский» цикл на собственное рождество.

Я родился в Благовещенье,
в час, когда ранняя обедня
шла по обедневшим ветвям берез,
шла по рукам разменной монетой ветра,
звякающей мелочью жизни,
обступившей с дарственными лицами
мой первородный крик.
(7 апреля 1934, на 23-й день рождения)

А через тридцать лет - уже почти подведение итогов, хотя поэт проживет еще четверть века и застанет перестройку (1988 г.)

Выползаю я потихоньку
на одну из своих дорог.
Если даже она оборвется,
буду я повторять упрямо:
я родился в Благовещенье.
(7 апреля 1964, на  53-й день рождения)

И еще через десять лет:

Я родился в Благовещенье.
Кипит моя старость ключом,
и не спит
былое.
Бурлит и хочет
забежать в будущее.
И я боюсь захлебнуться
в своем
шестидесятидвухлетнем
потоке
или расшибиться
о свои же подводные камни.
Я весь
как вспенившаяся борода.
И неужели опять начнутся
грустные явления Музы,
ибо я родился в Благовещенье.
(7 апреля 1973, на 62-й день рождения)

В это время, после трех лет тюрьмы и двадцати лет сибирской ссылки по доносам друзей и знакомых, Сергей Владимирович был похож на старичка-боровичка и совсем не похож на человека, писавшего стихи, хотя тогда уже был членом Союза писателей, в который его приняли за перевод датского романа.

А в своем кругу он славился блестящими переводами наиболее трудных западноевропейских поэтов, начиная со скальдов, которые, по мнению специалистов, практически также не переводимы на русский, как Хлебников - на любой другой, и кончая переводами со старопровансальского, за которые никто не брался.

Сергей Петров был человеком невероятно способным к языкам, полиглотом, владевшим двенадцатью языками, западноевропейскими и восточными - тибетским и санскритом. Вообще восток был ему всегда интересен и близок, да  и внешне он похож на человека восточного и трудно не заметить его сходство с Николаем Рерихом.

Сергей Владимирович Петров с женой Александрой Александровной Петровой

Еще учась в Ленинграде, поэт посещал семинар по тибетологии, восхищаясь русской восточной школой, которую считал лучшей в мире, но, к сожалению, полностью уничтоженной. Но ни как поэт, ни как переводчик, Сергей Петров не вписывался в общий литературный процесс и в советскую школу переводов, считая, что переводить надо на русский язык, а не выхолащивать его в угоду усредненному переводческому жаргону. Вот, например, его перевод  из "Часослова" Рильке – один из самых блестящих и непревзойденных.

Ударил час и меня задел,
прозрачной бронзой звеня.
Дрожу и вижу: теперь мой удел —
постигать изваяние дня.

Ничто не росло, пока зренье, как плод,
не созрело во мне наконец.
Но взор завершился, и с каждым идет
желанная вещь под венец.

Ничто мне не в малость. К величью возвесть
его моей кисти дано,
на золоте вывесть, — и чью-то, Бог весть,
душу исторгнет оно.
(Р.М.Рильке.Часослов. Пер. С.Петров)

Всегда находясь где-то сбоку и рядом, он не стремился ни к известности, ни к тому, чтобы его стихи были непременно напечатаны: это стоило бы ему массу времени, сил и нервов, которые не хотелось тратить на суету. Не стремился он и к тому, чтобы у него непременно появились последователи и ученики, которых и не было.

Поэтому при жизни поэта вышло всего три публикации его стихов, которые остались практически незамеченными. Потому-то Евгений Евтушенко, которому Евгений Витковский предложил включить в антологию «Строфы века» четыре стихотворения Сергея Петрова, посчитал, что тот его разыгрывает, подсовывая стихотворения совершенно неизвестного ему поэта, на самом деле сам являясь их автором. На что Витковский ответил: «Я был бы рад, если бы эти стихи написал я».

Слушай, душенька, — спи или кушай,
не любуйся, голуба, со мной,
не кидайся на шею кликушей:
я по самые губы сумной.

Иль не слышала слова такого, —
это значит, что сам я не свой,
и готов отыграть Хлестакова,
дрожью драить себя, как дресвой.

Ты, Психейка, со мной не актерствуй,
я, чай, издавна тертый калач —
ляг на язву мне корочкой черствой,
а еще, дорогая, не плачь.
(7 февраля 1972. Госпоже душе)

Сергей Петров действительно укоренен в русской культуре и Серебряном веке, и человек он был русский, но по диапазону - его творчество шире и глубже и укоренено в том числе, а может быть и прежде всего, в западноевропейской культуре в широком смысле слова.

Ему были в равной степени близки старообрядец Аввакум и народный писатель Лесков,  Мандельштам и Белый, Малларме и Рильке,  Верлен и Бодлер, у которых он учился и которые так или иначе присутствуют  в его поэзии своей метафизической направленностью.

Перевод не был для Петрова источником заработка, по крайней мере, не только им. Это была возможность приобщения к общемировой культуре, чем он пользовался в полной мере. Поэтика, созданная Петровым,  поражает свободой слова, гибкостью, ироничностью, музыкальностью, философичностью, чему учился у тех, кого переводил.

Сергей Владимирович - поэт-метафизик, поэт-философ, всю жизнь разгадывавший свое "Я", погружаясь в себя и свои ощущения. И совсем не случайно своим псевдонимом он избрал фамилию, берущую свое начало от церковно-славянского «Азъ» ( Азумлев Ярослав)

С.В.Петров с женой А.А.Петровой

Мне истинки на час, помилуй Бог, не надо.
Я в прописи ее не стану проставлять,
общедоступную, – ну, будь она менада,
еще б куда ни шло, а то ведь просто блядь.
Гляжу на незатейливую шлюшку,
расставленную, как кровать,
и скучно верить мне в такую потаскушку,
и тошно херить мне желанье познавать.
Мне истины на жизнь, помилуй мя, не нужно,
она мне, как жена, едина и нудна,
недужно-радужна, всегда гундит натужно
и выпить норовит меня до дна.
От вечной истины мя, Господи, избави,
я на ногах пред ней не устою.
Но если в силах Ты, а я в уме и вправе,
подай мне, Боже, истину мою!
(24 февраля 1975. Моление об истине)

*****

Когда живется мне, и я тогда живусь,
переживаясь от стены к обрыву.
А то скачу себе, не дуя даже в ус,
зато уж — до горы, и в хвост, и в гриву!
И, погоняя своего коня,
без шапки, без креста, без чекменя
я еду от меня ко мне через меня.
И, каждой Божьей вере изменя
и ничего вокруг не присеня,
я думаю, как бы остаться живу.

Воистину, я круглый дурачина
посередине своего ума!
А жизнь — одна сплошная кортома.
Срядилась жить — готова котома,
и догорай, моя лучина!

Сильней всех истин — смерть. Но то-то и кручина,
что истина сама и есть кончина,
иначе ведь она и не сама.
(1972)

Сергей Петров в русской поэзии прошлого века явление уникальное и пока недооцененное, но его время все-таки наступило: усилиями вдовы, переводчицы Александры Петровой, и поэта-переводчика Евгения Витковского, считающего себя учеником поэта, в издательстве «Водолей Publishers» вышло два наиболее полных сборника его стихотворений.

В 2008 году - сборник  в дух книгах,  в 2011 – еще один сборник «Неизданное». Но это только начало возвращения гениального поэта к своим читателям и время его освоения и присвоения новым поколением XXI века еще впереди.

Люблю тебя, история,
за ложь в душе веков,
за вигов, и за ториев,
и за большевиков.

К чему твое учительство?
Бесплодно всё равно!
Ты словно вид на жительство,
просроченный давно.
(8 августа 1970)

****

Я был. Но кажется, что и остался.
Сам при себе? иль даже при своих?
Я был и все-таки не сдался.
Быть может, только в ширину раздался,
и вот теперь живу я за двоих.
И за тебя живу. И пусть живу я вдвое,
от одиночества по-волчьи воя,
в себя вонзая когти и клыки.
И головы мои все сжались в кулаки.
А голос – рвется в дыры черных ртов он,
из глотки вырван да и четвертован.
А голос – он на мысли лобной бьется.
Мели, Емеля! Мэки намели!
Отхлынет голос, но и остается
воздушно-грязной пеной на мели,
как в выброшенных лебединых пачках.
Мели, Емеля! Лебедь уплыла,
и, песню с края суриком запачкав,
закат грозится воду сжечь дотла.
Ах, мука милая! Ты и шустра же!
На истину прищурился Пилат.
И за плечами во весь рост, как стражи,
стоят два голоса на некий третий лад.
И за тебя живу. Воистину, двоится
в любом глазу любая суть и стать,
и тот великий трус, кто не боится
несуществующее познавать.
А много ли меня? И велика ли кража?
И вот, вытягиваясь из последних жил,
восстали за спиной два страшных стража
и только смотрят, как я был.
И если мне на глас седьмый живется,
и если чувства стали что крюки,
то всё, что даже робко отзовется,
пускает в ход клыки и кулаки.
О музыка моя! Воздушные ухабы
и волны полузабытья.
Я был и ждал – и был я, дабы
ко мне прижалась музыка моя
и прижилась. Но бесовой напастью
со мной кружилась в вальсе лиховерть.
О, если б музыкою истекать, как страстью,
когда придется удаляться в смерть!
(28 июня – 7 июля 1970. Я был. Фуга)

Родился Сергей Петров в 1911 году в Казани, в семье врача и прожил сложную и долгую жизнь, никому не предъявляя никаких претензий, только благодаря судьбу и Бога. 2016 год для поэта юбилейный - 105 лет со дня рождения.

Тина Гай