Моя любимая школа. В центре, на первом этаже, парадный вход в вестибюль. Наверху окна классов, двери которых выходили в огромный сквозной коридор, по концам которого были печки с изразцовыми плитками.

(Начало 1, 2, 3) Советское детство, как правило, начиналось с детского садика, плавно переходящего в школу. В садик я попала рано и находилась там круглосуточно, приходя домой только на воскресенье. Потом нас с сестрой устроили в школу-интернат, тоже круглосуточный. Домой приезжали тоже только на воскресенье, но в первые годы, из-за отсутствия автобусов, жили в школе круглый год.

Моя первая школа, любимая, началась с огромного вестибюля. Сейчас, глядя  на свою бывшую школу и тот вестибюль (спасибо сестре - оцифровала старые фотографии), мне совсем так не кажется. А тогда… Белые чехлы на диванах и стульях, белоснежная тюль, бархатные занавески на дверях, чистый кафельный пол, огромный парадный вход в это великолепие – очаровали и напугали.

Нас с сестрой посадили на белоснежный диван и два худеньких тельца с тоненькими ножками, не достававшими до пола, сидели притихшими в ожидании новой жизни. Нас привезли сюда на долгие восемь лет. Первое, что с нами должны были сделать, остричь наголо. Мы не хотели, чтобы нас стригли.

Тот самый вестибюль. Слева от него находилась большая столовая. Справа - коридор с несколькими классами

Но  нам показали на мимо  проходящую, тоже наголо стриженую, девочку, сказав, что никто не боится стричься. Правда, нас это не успокоило, но деваться было некуда. Потом нас повели в другое – двухэтажное здание, состоящее из нескольких квартир: по четыре на каждом этаже.

Квартиры были двух- и трехкомнатными с кухней, ванной и туалетом. В комнатах стояли большие кровати и маленькие. Мне показали на маленькую, на что я сильно обиделась, т.к. очень хотела, чтобы у меня была настоящая большая кровать, как у всех.

Впечатление от заправленных белоснежными простынями и покрывалами, с поставленными в изголовье  ромбом подушками было такое же, как от вестибюля, поскольку у нас в доме не было ни простыней, ни покрывал.

До сих пор осталась интернатская привычка приводить в порядок постель, на которой не должно быть ни одной морщинки. Потом нам выдали настоящую новенькую школьную форму: коричневое платье, черный и белый фартучки, черные ботиночки, которые каждое утро мы чистили на крыльце кремом, и коричневые чулочки.

Наши спальни

Все у всех было одинаковым. На смену школьной форме выдали домашнее фланелевое платье, в которое мы переодевались после уроков. Мальчики тоже одевались в стандартную серую форму с ремнями на поясе и такие же черные ботинки. Школьные учебники, которые выдавались перед началом учебного года, каждый хранил  в своих партах.

Так началась совсем другая, не домашняя, жизнь. Все шло строго по расписанию: подъем, зарядка, завтрак, классные уроки, обед, перерыв, хор, самоподготовка, ужин и отбой. И так изо дня в день. Все, как в армии. Живущие вокруг школы «домашние» смотрели на нас с удивлением, особенно когда мы выходили весной отрабатывать строевой шаг для майского парада.

Директор нашей школы Левшин

По воскресеньям, если мы не уезжали домой, нам показывали фильмы на огромном белом экране, расставляя по обеим сторонам от него огромные колонки с буквами "КА".

До сих пор не знаю, что они означают. Воспитатели читали нам сказки, книги, вели разные кружки: рисования, вышивания, вязания. О жизни в миру в те годы представление осталось смутное.

Директор школы, Левшин, был очень строгим. Мы его все боялись. Бывший фронтовик, левая рука у него от ранения была парализована и почему-то всегда дергался глаз.

У каждого класса было по два воспитателя: старший и младший. Старшей воспитательницей в моем классе была Августа Николаевна, аристократка, из дворян, очень многому нас научившая.

Младший - учитель физкультуры Вениамин Константинович, но звали мы его Винстинычем. Мы его очень любили, потому что был он добрым.

Через шесть лет нашу школу превратили во вспомогательную для умственно отсталых. Почти все учителя ушли, остались работать только некоторые, в том числе и наша Августа Николаевна. Нас перевели в другую школу, где было уже не 150 человек, а около тысячи. И обаяние семейного уюта маленькой школы ушло в прошлое.

До сих пор не знаю, как относиться к своему советскому детству. Раньше думала: хорошо, что у меня, благодаря школе, сформировались привычки к дисциплине, порядку и строгости. Сейчас – сильно сомневаюсь, хорошо ли это. Но хорошо или плохо - вопрос, в общем-то, праздный. Кто знает, что бы с нами случилось, не окажись мы на этом  искусственном островке счастливого советского детства.

Наши воспитатели и учителя. Во втором ряду наш младший классный воспитатель, учитель физкультуры Винстиныч (Вениамин Константинович),  крайняя справа во втором ряду - наша старшая воспитательница Августа Николаевна, аристократка,  многому нас научившая.

"Домашние" дети жили по-другому, но не сильно по-другому, судя по воспоминаниям моего рассказчика, которые продолжаю размещать.

Если отвечать очень кратко на вопрос, что я помню о первых двух годах в школе, я бы ответил – помню, что ходили строем! Утром надо было приходить пораньше и всех строили по–классам. Строем вели по лестнице на пятый этаж в актовый зал, выстраивали всех четкими рядами и проводилась утренняя зарядка, а уж потом строем расходились по классам.

В те годы я был очень послушным мальчиком и все выполнял, что говорили старшие. Учительница была тоже молодая, и тоже выполняла все причуды директора, ну а для меня слово учительницы было свято. Единственный случай поколебал мою уверенность. Шел март 53 года.

Старые советские парты

Утром что-то говорили по радио, которое в те годы вообще не выключалось, и я узнал, что умер Сталин. Мой отец пострадал при репрессиях 37-го года, и дома у нас я слышал негромкие разговоры о тех временах. Услышав сообщение по радио, отец воскликнул: наконец-то подох тиран!

И буквально через час в классе моя любимая учительница сказала, что умер наш дорогой и всеми любимый товарищ Сталин и – и разрыдалась! Позднее, вспоминая те годы, я думал о себе – все-таки хватило ума не вылезти с вопросом, хотя и было всего восемь лет.

Но жизнь продолжалась дальше. Школа, простуды, болезни, уроки и конечно жизнь Двора. Я становился более самостоятельным человеком. Моих сверстников, мальчиков и девочек 1943 – 1944 – 1945 годов рождения можно смело назвать детьми войны.

 В классе из сорока учащихся по болезни отсутствовало человек восемь, десять. Это было почти нормой. Один мой товарищ рассказал, что когда он болел и пришел врач, то его мама стала ругать сегодняшнюю медицину, что вот старшенький у нее совсем не болел, а младший все болеет, в чем же дело?

А седой доктор внимательно посмотрел на нее, и спросил: а в каком году родился ваш старшенький? Ну, в 1939, а какая разница? А вот в том и разница – мудро ответил врач.

Карточная система, нервное перенапряжение, недоедание родителей, отсутствие самого необходимого в годы войны рикошетом ударило по нам. На многие годы! В младших классах болел я часто и подолгу.

Коридоры нашего старого дома были еще и местом общих игр, особенно в холодное время года или по вечерам. Но в основном шумные игры с беготней происходили только на первом этаже, где жили люди более простые и более открыто.

Здание музыкальной школы

Второй этаж, уж не знаю, случайно или нет, заселяла более интеллигентная публика, и детей здесь было немного, и шум на втором этаже был вне закона. В некоторых семьях были даже пианино, то есть зримое свидетельство высокого уровня жизни и образованности.

И в один прекрасный день мои родители решили поднять и свой уровень и начать учить меня игре на этом прекрасном инструменте, которого у нас конечно сначала не было. Обучение музыке превратилось в целую эпопею, продолжавшуюся много лет!

В соседнем одноэтажном доме нашли педагога, колоритную даму, концертмейстера, которая жизнерадостно и без лишнего усердия вела со мною занятия один или два раза в неделю. Куплено было старенькое пианино с резным портретом Бетховена.

 В результате я научился сносно играть по нотам несложные произведения, но дальше этого дело не пошло – отсутствие настоящих музыкальных данных начало сказываться. Выучить наизусть пьесу на две – три нотные страницы для меня оказалось немыслимо сложным делом.

Но несколько лет я все-таки занимался, потом постепенно занятия увяли, но знания остались. Ноты, музыка, движения рук пианиста – все это стало для меня на всю жизнь открытой книгой, во всем понятной!  

(Продолжение здесь)

Тина Гай

Related posts

• Картинки детства. Двор
• Услышала...Оригинальный тест
• Советское детство. Дороги, лыжи, пионеры
• Картинки детства. За малиной
• Новогодняя елка. Картинки детства
• Картинки детства. Аристократка
• Советское детство. Магазин, каток, школа...
• Просто так. Нино Чакветадзе
• Картинки детства. Берег левый, берег правый
• Вальдорфские куклы