Вырванные из контекста

«Кто же будет историком остальных уголков,
кажется страшно многочисленных?
…кто же осветит хотя бы часть этого хаоса,
и хотя бы и не мечтая о руководящей нити?
Главное, как будто бы всем еще вовсе не до того,
что это как бы еще рано.
… У нас есть, бесспорно, жизнь разлагающаяся
и семейство, стало быть, разлагающееся.
Но есть, необходимо, и жизнь вновь складывающаяся,
на новых уже началах.
Кто их подметит, и кто их укажет?»
Ф.М.Достоевский

Дети сдавали экзамены, взрослые готовились к защите диссертации, на работе проходили политзанятия и собрания. Все еще оставалось по-старому. Но атмосфера сгущалась, наполнялась чужими настроениями, столкновением старого и нового, инфляцией, бешеными деньгами и ожиданиями чего-то важного, что должно было неминуемо произойти.

Интеллигенция ждала революцию, не зная, что она сметет ее навсегда. Корнями уходившая в дореволюционную Россию, она доживала свой век. Нарождалось новое поколение - интеллектуалов-рыночников, интеллектуалов-технократов, будущих политиков, менеджеров, бизнесменов. Словом, средний класс, но уже не интеллигенция. Как в 1917 году безвозвратно уходила с исторической сцены аристократия, так сейчас – уходила интеллигенция.

Локальная война, разразившаяся в России в 1991 году, в которую тихо переросла мировая холодная, прошлась катком по каждой семье. Особенно - по семьям интеллигенции. Задавленная, не готовая ни психологически, ни морально, ни материально, ни культурно к рыночной экономке и товарно-денежным отношениям,

оторванная от русской традиции и народа, не укорененная в своей истории, малообразованная и малокультурная, запуганная и замотанная страхом, она первая приняла удар. И, как самое слабое звено, первая начала распадаться и исчезать с исторической арены.

Одни уходили в бизнес (в челноки, на рынки, в кооперативы). Другие – в совместительство на двух-трех работах. Третьи – во внутреннюю эмиграцию и глухие деревни, четвертые – в пьянку, наркотики, загулы, пятые – уезжали заграницу. Все ложное, дряхлое, некрепкое не выдерживало и рушилось.

В начале XX века островками интеллектуальной свободы были религиозно-философские общества, в конце XX - методологические и игротехнические сообщества во главе с наполеончиками. Их было много. Страна впала в игроманию, как в кому.

Тогда и появилось словечко «как бы», означающее не настоящее, а только похожее на него. Все становилось симулякром. Игра становилась жизнью, жизнь – игрой. Они выстраивали свое интеллектуально-виртуальное пространство, втягивая в него интеллигенцию, делая на ней деньги, славу, политику.

Реакция на игры была разной: одни - не выдерживали, другие - погружались в новую реальность с головой, третьи делали карьеру. Всюду, как грибы после дождя, появлялись методологи и игротехники. Ценой неимоверных усилий, ночных бдений и дневных боев на игровых площадках раскрепощался в последнем рывке творческий дух советской интеллигенции.

Запад тоже спешил «на выручку»: он открывал Россию, открывал в прямом и переносном смыслах: подбирал ключи, спешил. Американцы ринулись намывать золото. Лекции, семинары, симпозиумы, игры. Спрос рождал предложение. Клондайк был здесь.

Критика общества достигла апогея. Появлялись все новые и новые книги, ранее не публиковавшиеся, известные лишь немногим. Русская религиозная философия: Франк и Леонтьев, Ильин и Лосский, Бердяев и Шестов, Флоренский и Флоровский.

Публикации о сталинских репрессиях, воспоминания прошедших ГУЛАГ, закрытые материалы об украинском голодоморе, раскулачивании, убийствах политических деятелей – все выплеснулось на страницы газет и журналов. Начали публиковаться опальные и запрещенные: Шаламов, Войнович, Гроссман, Солженицын, Зиновьев. Неимоверный всплеск интереса к русской истории: Карамзин, Ключевский, Валишевский, Пикуль, Гумилев.

Второе рождение переживало православие: перенос мощей Серафима Саровского и Патриарха Тихона, повальное крещение взрослых, открытие и восстановление новых монастырей, храмов, приходов. Появились многочисленные секты, расцветал оккультизм, белая и черная магия. «Аум Сенрике», «Белое братство», «Виссарион». Активизировались инославные: католики, униаты, автокефалисты. Обострились старые конфликты с русской зарубежной церковью.

И в этом прорвавшемся сумасшедшем потоке терялась ориентация, идеалы, старые установки. Всем хотелось хоть за что-нибудь зацепиться, прикрыть глаза и просто верить, что все это скоро пройдет как наваждение.

Верить хоть во что-то, хоть чему-то, хоть кому-то. Духовно мертвая страна жаждала веры. Магазины пустели. Есть было нечего, нечего было носить. Глубинка перешла на талоны: на масло, мясо, водку, вещи. Очереди за стиральным порошком, зубной пастой, колготками. С полок магазинов сметалось все.

Политики, как могли, пытались сдерживать натиск. Но это им плохо удавалось. Народ не отрывал глаз от трансляций Сессий Верховного Совета. Политика стала, как спорт, живой.