Он - преподаватель богословия в Линкольн Инне, где когда-то закончил юридический факультет; проповедник в королевском дворце, в посольствах Германии, в знатных семействах вельмож и судах, служит губернатором Чартерхауса.
К пятидесяти годам Джон Донн - декан кафедры богословия крупнейшего собора Лондона. Почетнейшая должность с очень хорошим жалованьем, которую занимает до конца жизни.
Но это его мало радует: он готовится к смерти. Последние его Сонеты и Гимны наполнены глубокими философскими размышлениями о своей старости, любви к Богу, милосердии Господа:
Ужели Тот тебя отправит в ад,
Кто и врагов своих простил, как друг?!
И, как, служа земному алтарю,
Мне уверять любимых приходилось,
Что строгость — свойство безобразных, милость —
Прекрасных, так Христу я говорю:
Уродливы — нечистые созданья,
Твоя ж краса — есть признак состраданья!..
(Сонет XIII)
Мрачная тональность поэзии последнего периода жизни Джона Донна нарастает. Давно позади скептицизм, игривость, цинизм, самомнение и высокомерие ранней поэзии. Осталась афористичность, парадоксальность, меланхоличность и неожиданность сравнений. Но по-прежнему, чтобы понять поэта, надо предпринять немалые усилия, настолько велики его эрудиция и многослойность текстов.
Теперь это еще сложнее, потому что его мысли полностью погружены в Бога, богословие и Библию, знанием которой современный читатель не может похвастаться. Его последние стихи – это вызов смерти и страху: люди смертны, но они отправляются на небеса, чтобы жить вечной Жизнью.
Смерть – это освобождение, врата в бессмертие. Никто не исчезает бесследно. Тон его поэзии становится очень личным и даже интимным: он разговаривает уже не с людьми, а с Богом. Сарказм и ирония здесь не уместны.
Зимой уходит вниз деревьев сок —
Так я теперь, вступая в зимний срок,
Хочу постичь извечный корень —
Тебя, любви исток!..
Ты на любовь не наложил запрета,
Но хочешь, чтоб святое чувство это
К Тебе — и только! — устремлялось, Боже…
Да, Ты ревнив. Но я ревную тоже:
Ты — Бог, так запрети любовь иную,
Свободу отними, любовь даруя,
Не любишь Ты, коль все равно
Тебе, кого люблю я…
Со всем, к чему еще любви лучи
Влекутся днесь, меня Ты разлучи,
Возьми же все, что в юные года
Я отдал славе. Будь со мной всегда!..
Во мраке храма — искренней моленья:
Сокроюсь я от света и от зренья,
Чтоб зреть Тебя; от бурных дней
Спешу в ночную сень я!..
После возвращения из Германии в Англию и назначения настоятелем в кафедральный собор св. Павла его настигает тяжелейшая болезнь – тиф или возвратная лихорадка, от которой он спасается собственными молитвами-медитациями, оставшиеся в записях.
Записи
Каждая часть соответствует отдельным этапам болезни, симптомы которой очень точно, с медицинской точки зрения, описаны. В Медитации XVII появляется образ колокола, известный многим. Во время болезни колокола звучали постоянно и образ колокола стал образом Всеединства Человечества, выросший из понимания Джоном Донном церковности.
«Церковь есть Церковь вселенская, соборная Церковь - и таковы же ее деяния. Все, творимое ею - всеобщее достояние. Крестит ли она младенца - и я вовлечен в это крещение … Погребает ли она мужа - это погребение задевает меня: все человечество - создание одного Автора, оно есть единый том, и со смертью каждого из нас не вырывают из книги соответствующую главу, но переводят ее на другой язык, и перевод тот лучше оригинала; так каждой главе суждено быть переведенной в свой черед; у Бога в услужении множество переводчиков: одни части переведены Старостью, другие - Болезнью, иные - Войной, а иные - Правосудием, - но на каждом переводе лежит рука Господа; и Она сплетает вместе разрозненные листы для той Библиотеки, где каждая книга раскрыта навстречу другой: и подобно тому, как колокол, звонящий к началу службы, зовет не только священника, но и паству, этот колокол зовет всех нас…
…кто сможет остаться глух к колокольному звону, когда тот оплакивает уход из мира частицы нас самих? Нет человека, что был бы сам по себе, как остров; каждый живущий - часть континента; и если море смоет утес, не станет ли меньше вся Европа, меньше - на каменную скалу, на поместье друзей, на твой собственный дом. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством. А потому никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол, он звонит и по тебе…»
Несмотря на уговоры друзей отложить проповедь, он верил, что Бог даст ему силы произнести ее. Современники назвали проповедь проповедью пастыря на собственных похоронах и «Дуэлью со смертью» В ходе проповеди в его глазах стояли слезы, говорил он медленно, тихим и глухим голосом. Смерти нет, хотя она сопровождает человека с момента его рождения. Смерти нет, потому что Спаситель, пройдя через нее, ее уничтожил.
«все периоды и переходы в нашей жизни суть лишь многочисленные переходы от одной смерти к другой… Мы …входим в мир, который длится многие века, но наша жизнь не длится… весь этот мир — только всеобщий погост, только братская могила... То, что мы называем жизнью, есть лишь… неделя смертей, семь времен нашей жизни, потраченных на умирание; семь умираний проходят, и наступает конец…..
…исход из множества смертей нашего мира... становится входом в смерть распада, и гниения, и червоточины, и тления, и рассеяния праха… хотя от утробы до могилы, и в самой могиле, мы переходим от смерти к смерти, все же Господь наш Бог способен спасти нас, и Он нас избавит…»
Джон Донн точно знал, когда умрет – в последний день марта, о чем написал в эпитафии на собственную смерть. Он заказал свое надгробное изображение и позировал мастеру одетым в саван. Картину он повесил на стенку как напоминание о скоротечности жизни. Позднее это надгробное изображение стало символом Джона Донна и символом смерти.
В Гимне Богу, написанном за восемь дней до смерти, он в последний раз изливает свою любовь к Всевышнему, используя необычную метафору, сравнивая свое тело с картой и музыкальным инструментом.
У твоего чертога, у дверей —
За ними хор святых псалмы поет —
Я стать готовлюсь музыкой твоей.
Настрою струны: скоро мой черед…
О, что теперь со мной произойдет?..
И вот меня, как карту, расстелив,
Врач занят изученьем новых мест,
И, вновь открытый отыскав пролив,
Он молвит: «Малярия». Ставит крест.
Конец. Мне ясен мой маршрут: зюйд-вест.
Я рад в проливах встретить свой закат,
Вспять по волнам вернуться не дано,
Как связан запад на любой из карт
С востоком (я ведь — карты полотно), —
Так смерть и воскресенье суть одно.
Но где ж мой дом? Где Тихий океан?
Восток роскошный? Иерусалим?
Брег Магеллана? Гибралтар? Аньян?
Я поплыву туда путем прямым,
Где обитали Хам, Иафет и Сим.
Голгофа — там, где рай шумел земной,
Распятье — где Адам сорвал свой плод…
Так два Адама встретились со мной:
От первого — на лбу горячий пот,
Второй — пусть кровью душу мне спасет…
Прими меня — в сей красной пелене,
Нимб, вместо терний, дай мне обрести.
Как пастырю, внимали люди мне,
Теперь, моя душа, сама вмести:
«Бог низвергает, чтобы вознести!..»
(Гимн, написанный во время болезни)
За три дня до смерти Джон Донн передал сыну 160 проповедей для публикации, что и было исполнено. Умер он, как и говорил, 31 марта, в возрасте пятидесяти девяти лет. Последними его словами были слова молитвы:
«Да приидет Царствие Твое, Да будет воля Твоя».
Похоронен пастырь третьего апреля в соборе св. Павла, где служил последние девять лет. Сегодня Джон Донн чрезвычайно популярен и как поэт, и как священник. Он причислен к лику Святых англиканской и Евангелическо-Лютеранской Церкви в Америке. День памяти священника Джона Донна отмечается каждый год 31 марта.
Тина Гай
Интересно? Поделитесь информацией!
Related posts
- Спиноза. Часть 1
- Джон Донн. Алхимия болезни. Часть 3
- Рене Генон. Рыцарь Традиции
- Шарль Бодлер. Род Каина. Часть 3. Окончание
- Григорий Померанц. Избранные цитаты
- Блёз Паскаль. Не будем искать уверенности и прочности
- Живущий в уединении
- Чжуан-цзы: "То" и "Это"
- Йохан Хёйзинга
- Макс Эрнст. Окончание