Марина Цветаева и Райнер Мария Рильке
Старый год сегодня окончательно умер и вспомнилось мне «Новогоднее» Марины Цветаевой, написанное на смерть великого австрийского поэта Райнера Марии Рильке, случившуюся двадцать девятого декабря 1926, накануне Нового года. Умирал он в санатории от лейкемии.
Было ему пятьдесят. Юбилей отметили буквально за несколько месяцев до смерти. Собственно с юбилея поэта и началась эта любовная история, которую многие называют романом в письмах. Закончилась история печально.
В конце XIX века приехал в Россию, где познакомился с художником Леонидом Пастернаком, делавшим иллюстрации к роману «Воскресение» и имевшим возможность познакомить гостя с Л.Н.Толстым.
Россия покорила Рильке, он почувствовал свое духовное родство с ней, найдя здесь то, что безнадежно искал в буржуазной, рациональной Европе. Ту Россию, которую он увидел, поэт иначе как сказкой и не называл. После поездки он выучил русский язык, стал читать в оригинале , Толстого, Чехова, , а также делать переводы.
Райнер Мария Рильке
Переписку с Леонидом Пастернаком он тоже вел на русском. С годами переписка прекратилась, но в связи с юбилеем художник пишет поэту поздравительное письмо, где упоминает и своего сына – молодого поэта Бориса Пастернака, влюбленного в поэзию Рильке.
Рильке отвечает не только Л.О.Пастернаку, но и пишет письмо его сыну, Борису, о котором поэт уже слышал и читал его стихи в небольшом сборнике в Париже. отвечает ему, но отправляет письмо окружным путем – через , о которой упоминает как о талантливой поэтессе. Начинается тройная переписка Пастернак-Рильке–Цветаева.
Переписка между Рильке и Цветаевой длилась недолго: началась она в мае и закончилась в августе. И в том, и другом случае - по инициативе поэта. Первое письмо пришло Марине Ивановне неожиданно с двумя подарочными авторскими книгами.
Последним письмом в их романтической переписке стало письмо Марины Ивановны от второго августа, в котором она с присущей ей категоричностью и эгоизмом, искренностью и страстностью выражает желание быть для Рильке единственной «Россией», ревностно и жестоко, по мнению поэта, отодвигая на задний план .
Это задело Рильке, и на письмо Марины он не ответил. Наверное, его задело и то, что за своей страстностью и пылкостью чувств она не заметила и смертельной болезни поэта, как не замечала ничего земного и человеческого вообще. Переписываясь с ним, она больше говорила о себе и своих чувствах, чем интересовалась его.
«Вы не самый мой любимый поэт («самый любимый» – степень). Вы – явление природы, которое не может быть моим и которое не любишь, а ощущаешь всем существом, или (еще не все!) Вы – воплощенная пятая стихия: сама поэзия, или (еще не все) Вы – то, из чего рождается поэзия и что больше ее самой – Вас.
Речь идет не о человеке-Рильке (человек – то, на что мы осуждены!), – а о духе-Рильке, который еще больше поэта и который, собственно, и называется для меня Рильке – Рильке из послезавтра…. Можно преодолеть мастера (например, Гёте), но не преодолеть вас – означает (означало бы) преодолеть поэзию.
Поэт – тот, кто преодолевает (должен преодолеть) жизнь. Вы – неодолимая задача для будущих поэтов. Поэт, что придёт после вас, должен быть вами, т.е. вы должны ещё раз родиться. Вы возвращаете словам их изначальный смысл, вещам же – их изначальное название (и ценность)…». (Отрывок из письма М.Цветаевой – Р.М.Рильке от девятого мая 1926 г.)
Известие о смерти Рильке принес ей ее знакомый Марк Слоним, предложивший написать статью о скончавшемся поэте. Она отказалась ("не христопродавец"). Оставшись одна после оглушительной для нее новости, ночью, когда все в доме уснули, она села за посмертное письмо.
Так было всегда – письмо спасало ее от любого потрясения. И на этот раз она села за письменный стол. Письмо получилось сбивчивым, нервным и нежным одновременно. Писала на понятном и родном поэту - немецком. Письмо она не правила, отослав Борису Пастернаку таким, как оно получилось. Начиналось оно словами:
«Любимейший, я знаю, что ты меня читаешь прежде, чем это написано».
Седьмого февраля, на сороковой день после смерти Рильке, было закончено второе посмертное письмо - поэма «Новогоднее». В поэме есть всё, все цветаевские интонации и темы: неожиданная смерть поэта накануне , детали их переписки, родство поэтических душ, трагедия ухода любимого, вопросы жизни-смерти и встречи с Вечностью. Словом, все темы, сквозной нитью проходящие через поэзию Цветаевой.
Ранйер Мария Рильке и Марина Цветаева
Что мне делать в новогоднем шуме
С этой внутреннею рифмой: Райнер умер.
Если ты, такое око, смерклось,
Значит, жизнь не жизнь есть, смерть не смерть есть.***
С наступающим! (Рождался завтра!) —
Рассказать, что сделала узнав про...?
Тсс... Оговорилась. По привычке.
Жизнь и смерть давно беру в кавычки,
Как заведомо-пустые сплёты.
«Новогоднее» - это еще и причитание о себе, оставшейся в этом мире в полном одиночестве. От этой смерти она действительно не смогла оправиться. Рильке умер, переписка с Борисом Пастернаком постепенно сошла на нет.
В стихотворении Марина Ивановна исповедуется перед ушедшим, искренне и, как всегда, на пределе чувств и бытия. Поэма-реквием - о личной трагедии, своего рода автопортрет, попытка взглянуть на собственную жизнь и смерть. Она давно поняла: жизнь, как она есть, не для нее. Ее судьба – в преодолении жизни.
«Воздух, которым я дышу — воздух трагедии... У меня сейчас определённое чувство кануна — или конца... Ведь я не для жизни. У меня всё — пожар! Я могу вести десять отношений сразу и каждого, из глубочайшей глубины, уверять, что он — единственный. А малейшего поворота головы от себя — не терплю. Мне БОЛЬНО, понимаете? Я ободранный человек, а вы все в броне. У всех вас: искусство, общественность, дружбы, развлечения, семья, долг, у меня, на глубину, НИ-ЧЕ-ГО. Все спадает как кожа, а под кожей — живое мясо или огонь: я: Психея. Я ни в одну форму не умещаюсь — даже в наипросторнейшую своих стихов! Не могу жить. Все не как у людей. Что мне делать — с этим?! — в жизни» (Из письма А. Бахраху, 1923 г.)
- не про Рильке, оно - про жизнь и смерть Поэта вообще, его встречу с Вечностью, точнее, по мысли Иосифа Бродского, с идеей Вечности. Начавшись с самой высокой ноты,
С Новым годом — светом — краем — кровом!
Первое письмо тебе на новом
— Недоразумение, что злачном —
(Злачном — жвачном) месте зычном, месте звучном
Как Эолова пустая башня.
Первое письмо тебе с вчерашней,
На которой без тебя изноюсь,
Родины
посмертное письмо заканчивается обратным адресом отправителя, над которым лежит его ладонь, защищающая от капающих слез...
— Чтоб не залили держу ладонью. —
Поверх Роны и поверх Rarogn'a,
Поверх явной и сплошной разлуки
Райнеру — Мариа — Рильке — в руки.
Bellevue, 7 февраля 1927
Тина Гай
Интересно? Поделитесь информацией!
Related posts
- Алфавит и образ: мужчина и женщина
- Первая земная женщина
- Мирабо: История любви
- Любовь и привязанность
- Диана Арбус: инаковость
- Мелочи церковной жизни. Певчая
- Женская сексуальность
- Китайское девушки Се Чую
- Настольная лампа
- Братчина женщин. Маргоски
nadilel (3)
Игорь Гера... (3)
Lilly (2)
Елена (2)
Ermentrud (1)
Абрам (1)
Александр (1)
Александр ... (1)
Алексей (1)
Дмитрий (1)
Старшая слишком занята, чтобы играть для удовольствия ( как я), да и и пианино нет под боком, а младшей легче, иногда тренькает на гитаре… А у меня всегда на пианино любимые ноты…очень редко, но бывает, что перелистываю, перебирая клавиши…
Ноты и Вы знаете, с этого все начинают: с Сольфеджио. У меня до сих пор лежит несколько книг по Сольфеджио. Когда я училась в школе катехизаторов, у нас был предмет «Церковное пение». Очень даже пригодилось и Сольфеджио» и то, что в детстве нас на уроках пения учили читать и петь по нотам. А сейчас как Ваша дочка относится к музыке? Моя поет, сейчас ей нравится это.
Знать ноты — это не малось, это значит уметь читать музыку… моих дочек я тоже заставляла учиться, что поделать, такое у нас советское воспитание: » Тяжело в ученье, легко в бою»…так и готовили своих деток к бою 😉
А мою дочь приходилось заставлять играть на пианино. Пианино долго стояло без дела. Я его продала потом знакомой, у которой дочь с удовольствием училась в музыкалке. А я только пела, ни на каком инструменте играть не выучилась, хотя поты знаю, но знать ноты — это такая малость.
Нет, на аккордеоне я не играю, это он играет со мной своим звуком…
С детства я очень трепетно относилась к музыке. Совсем еще маленькая, я карабкалась на огромный черный патефон, дотягивалась до полки над ним, и выбирала свою любимую пластинку Лидии Руслановой «Валенки», и, слушала, и слушала…:) Так мои родители, несмотря на материальные трудности, купили пианино, там, где служил мой отец, муз. школы не было, но был военный оркестр, и мой первый учитель был военный дерижер…:)
«Жаль, что я не музыкант.» Курт Воннегут
Бродский считал ее самым великим поэтом XX века. С ним трудно не согласиться. В ее поэзии действительно больше боли, чем в поэзии Бродского.
————————————————-
Вы играете на аккордеоне? Вы так поэтично пишите о нем, словно о живом.
———————————————-
«боль нужна человеку для жизни». — Спасибо за эти слова, мне это очень понятно и близко. Сегодня все больше — о счастье и позитиве, а для меня они как Вы правильно пишите: «радость — это пенка, когда ее много — уже в тягость…». Все эти притопы и прихлопы, юмор, к месту и не к месту, меня раздражает.
«У Вас он ассоциируется совсем с другим — с радостью детства. Но в Ваших словах я тоже слышу ностальгически-грустные нотки. Или м.б. мне показалось?»…Вам не показалось, Тина ( все-таки мы похожи, раз вы слышите меня ). Я не переживаю ассоциации, которые связаны с радостью детства, это конечно не означает, что в детстве радостей не было, но могут быть ассоциации с болью, которая была по жизни, но чело так устроен, он помнит боль, она ему нужна для жизни, а радость — это пенка, когда ее много — уже в тягость…
Звук аккордеона для меня драматичен…вот перечитывала «Новогоднее» и там:»… месте зычном, месте звучном
Как Эолова пустая башня…» Эолова арфа, где роль музыканта играет ветер… звук аккордеона дышит,….без воздуха, сколько хочешь бегай по клавишам — тишина, …аккордеон должен дышать… каждый раз я переживаю вместе с его звуками его реанимацию…вот лежит он бесформенной мертвой глыбой, берешь его в руки и начинаешь вдыхать в него воздух и душу, и он оживает… все как у людей
Спасибо за Цветаеву, она мне больнее чем Бродский
Вы знаете, вчера, когда писала пост про «Новогоднее», поймала себя на том, что мне больно читать ее стихи. Я стала бояться Марину Цветаеву, она обжигает и затягивает в омут, из которого не хочется спасаться, так же, как на морозе засыпаешь и в сладком сне тихо умираешь. А Ваши слова о том, что Вам больно читать стихи, как и слушать музыку, подтвердили это ощущение. Наверное, у меня это связано с тем, что было время, когда я засыпала и вставала с Цветаевой, шла по улице, а в голове были ее стихи, она меня лечила и спасала одновременно. Это было тяжелое время и ее поэзия ассоциируется у меня с тем временем. Поэтому сейчас, даже едва касаюсь ее стихов, мне хочется закрыться от них. Мне больно. Вчера все снова вспомнилось. «Новогоднее» очень трагическое стихотворение, все — о смерти. Я соглашусь с Бродским, что «Новогоднее» «во многих отношениях итоговое не только в ее творчестве, но и для русской поэзии в целом». Мне кажется, что оно — скорее эпитафия на собственную смерть, чем на смерть Рильке. В нем нет света и просвета, а музыка его — трагическая. Аккордеон (для меня) — инструмент с трагически-меланхолическим звучанием. Хотя опять же, это очень субъективно. У Вас он ассоциируется совсем с другим — с радостью детства. Но в Ваших словах я тоже слышу ностальгически-грустные нотки. Или м.б. мне показалось? Мне нравится, что Вы пишите о себе, своем понимании, своих ощущениях, а не отделываетесь формальными словами. Меня не всегда хватает на такую откровенность.
Спасибо, что откликнулись на «Новогоднее».
Очень близка мне Цветаева… я воспринимаю поэзию, как музыку, а музыку, как свой пульс — если не звучит в унисон мне — значит не мое…иногда мне больно читать стихи, как и слушать музыку. В молодости, когда я гораздо чаще ходила на концерты, чем сейчас, не раз я заливалась слезами, от звуков, пронизывающих меня насквозь… так и поэзия, от нее невозможно защититься, слова как рентгеновские лучи, чуть задержишь — сжигают…
Эх, знал бы Коля, что на всю жизнь полюбила я звук аккордеона, а его образ в окне так и остался в моей памяти … ( и чего это я все о себе, да о себе 
Я вспомнила, как в детстве, меня увлекли звуки аккордеона. Мне было года два-три, и жили мы на далекой южной границе, в военном городке конечно, и я вышла из дворика нашего на звуки музыки и так топала, пока не зашла в другой дворик, и подошла к открытому окну, и застыла перед ним… а там, дядя Коля ( как выяснилось потом) сидел и играл на этом прекрасном инструменте. Эти походы стали регулятными: дядя Коля играл у открытого окна, а я танцевала в огороде под окном