Известный Институт Русской Литературы РАН или Пушкинский Дом, что в Санкт-Петербурге, таит много интересного, о чем поведал в своей новой книге "Инструмент языка" Евгений Водолазкин, писатель, доктор наук и специалист по Древней Руси, о котором упоминала в одном из своих недавних постов.

В книге есть раздел «Мелочи академической жизни», по аналогии с названием известной книги Николая Лескова «Мелочи архиерейской жизни». Лет десять назад, когда находилась в активной фазе освоения церковной жизни,  вдохновившись лесковским названием, написала несколько маленьких зарисовок, объединив их под названием «Мелочи церковной жизни».

Это я к тому, что любая замкнутая группа обрастает своими невыдуманными, а иногда и выдуманными, историями, легендами, воспоминаниями, случаями из жизни, как правило, ярко окрашенными личностью рассказчика. Достаточно вспомнить незабываемые телевизионные вечера Ираклия Луарсабовича Андроникова, о которых невозможно вспоминать без улыбки.

Что-то подобное было и в этот раз: читала книгу Евгения Водолазкина с таким наслаждением, так смеялась и восхищалась его юмором, что не удержалась и решила поделиться некоторыми из них. Многое в его «Мелочах…» узнаваемо.

Во-первых, потому что большинство историй связано с незабываемым советским прошлым, а во-вторых, потому что об академической среде, в которой, правда, я не варилась так интенсивно и долго, как автор, но все-таки имею о ней представление, особенно об отношениях и ее нравах. Все-таки науке отдала пятнадцать лет жизни и даже умудрилась заработать научную степень.

Первый рассказ из жизни обитателей Пушкинского Дома, особенно меня рассмешивший,  называется "Omnia mea mecum porto", что в переводе означает "Все свое ношу с собой".

Все свое ношу с собой

Пушкинодомец Л. Очень любил кино. Не являясь киноведом («кинологом», как шутят представители этой корпорации), он знал о кино всё. Л. не пропускал ни одной премьеры — из тех, разумеется, что ему были доступны. 

Только вот премьеры были ему доступны не все — из-за  того, что к упомянутой корпорации он, увы, не принадлежал. Ведь принадлежность к корпорации подразумевает некоторые преимущества, а преимущества одних — так уж устроена жизнь — чаще всего являются результатом ограничения других. Иначе какие же это преимущества?

Такое положение вещей не позволяло Л. посетить очередную премьеру. Это был закрытый просмотр для членов Дома кино, каковым Л., понятное дело, не являлся. Не преувеличивая значения членства, он отправился в Дом кино.

Стоя в очереди у входа, он невозмутимо наблюдал, как пришедшие на премьеру предъявляли на контроле свои членские билеты. Он был единственным, кому предъявить было нечего. И он ничего не предъявил. Он прошел мимо контроля, вежливо поздоровавшись.

«Член Дома?» — спросили его вдогонку. «Нет, с собой», — ответил Л. и прошел в зал. Возвращать его не стали. Вероятно, в Доме кино в таких случаях верят на слово. Да, он не был киноведом в узком смысле этого слова. Он был филологом.

Второй случай – житейский, к языку мало имеющий отношения.

Два Александра

Два аспиранта Пушкинского Дома как-то раз зашли в столовую на Васильевском острове. Оба они носили звучное имя Александр. В портфеле одного из Александров лежала бутылка водки, которую тезки предполагали распить.

Поскольку чистых стаканов в общепитовских столовых не выдавали, обоим Александрам пришлось купить по мутно-розовому киселю. Сев за столик, они одновременно закрыли глаза и, стараясь не думать о розовых соплях, залпом выпили содержимое.

В тот момент им казалось, что уже один этот поступок искупает то слегка противоправное деяние, которое они собирались совершить. Когда один из Александров полез за бутылкой в портфель, второй заметил, что к их столику приближается старушка уборщица.

Не подозревая, что находится между двумя Александрами, старушка не стала загадывать желания. Она попросту взяла стаканы и понесла их в мойку. Доставший бутылку Александр был вне себя. Он с силой воткнул бутылку обратно в портфель и вытер вспотевшие руки о колени. Второму Александру тихо отрыгнулось киселем.

Посидев так какое-то время, Александры подошли к раздаче и снова купили по киселю. Вернулись за свой столик и выпили содержимое стаканов еще раз. В этот раз литературоведы закрывали не только глаза, но и носы.

Первый из Александров снова полез за бутылкой в портфель. Не привлекая лишнего внимания, он начал открывать бутылку под столом. Когда второй Александр увидел старушку, было уже поздно. Поставив стаканы один в другой, она невозмутимо понесла их в мойку.

И тут случилось непредвиденное. Открывавший бутылку Александр бросил свою невидимую миру работу и в один прыжок оказался рядом со старушкой. Гордость и надежда Бориса Михайловича Эйхенбаума, Александр, вопреки традициям русской классики, начал старушку уборщицу душить.

Ни посетителям столовой, ни приехавшей по вызову милиции не удалось выяснить, за что именно душили старушку. Александр так и остался непонятым.

Главным в этой истории мне кажется то, что старушке удалось вырваться, хотя шансов у нее было, прямо скажем, немного. Возможно, ее спасло то, что она находилась между двумя Александрами, и ее желание – в ту минуту единственное – исполнилось.

Наконец, третий – из студенческой жизни

Vox populi

Один студент-филолог никак не мог сдать зачет по физкультуре. Физкультура, как известно, не входит в число филологических дисциплин, но без сдачи этого зачета дальнейшее постижение учащимся филологии исключено. Это сделано для того, чтобы заставить филологов двигаться. И в этом есть свой резон: филологи малоподвижны.

В глазах преподавателей физкультуры (которые знают, что ничего, кроме добра, своим подопечным не несут) читается вечная обида. Их постоянно гложет подозрение, что их предмет студенты-филологи считают второстепенным. И это подозрение оправданно. Именно таким их предмет студенты и считают. Это, кстати, одна из причин, почему порой так трудно получить зачет по физкультуре.

Отчаявшись добежать (доплыть, допрыгать) до необходимого норматива, студент попросил преподавателя «просто поставить» ему зачет. Устало попросил. Даже изможденно.

«Как это – «просто поставить»? – удивился преподаватель. – "Люди скажут, что вы дали мне взятку". При слове «взятка» перестали скрипеть даже параллельные брусья. «А сколько… люди скажут?» – спросил после паузы студент.

Ответ преподавателя остался неизвестным. Не дожидаясь его, деликатные физкультурники покинули спортивный зал.

Тина Гай

Related posts

• О вечном
• О наших домашних животных
• Про сильную Ворону
• Женская логика
• Шут Антонио Педрилло
• Волшебная сила искусства
• Дорога к Храму
• Когда женщина выходит на тропу любви
• Лец: Строим на века, разрушаем навсегда
• Жизнь "до и после"...