Автопортрет 1909
(Начало ) С поездки на Кавказ в 1904 году начинается совершенно иной Мартирос Сарьян: увидев красоту Кавказа и родной Армении, художник понял, куда надо двигаться и где искать. Все детские впечатления и сказочный мир детства словно ожили и стали реальностью. По возвращении с Кавказа в 1907 году художник создает цикл акварелей "Сказки и сны".
Это был первый самостоятельный опыт, сразу отмеченный специалистами. Нежный, чуть подернутый дымкой пейзаж так не похож на те мрачные ученические картины, которые он писал в училище. Картины участвуют в выставках Саратова (1904) и Москвы (1907). Символический мир акварелей Сарьяна действительно напоминает сновидения, грезы и сказку, пробуждая у зрителя фантазию.
Сказка. Райский сад. Акварель. 1904
С 1908 года он отходит от символизма, начинается период реализма и экспериментирования с цветом. Он уходит от прежних темных цветов, заменяя их на яркие, солнечные и экспрессивно-эмоциональные. Среди всех картин, написанных за три года до поездки на восток, особенно выделяется картина «Чары Солнца», написанная еще до знакомства Мартироса Сарьяна с Матиссом, которому приписывается влияние на армянского художника.
Но в «Чарах…» уже все есть: простота сюжета, гармоничное сочетание силуэтов, яркие, чистые и сочные цвета, большие цветовые плоскости, контрастность цветов и символическое обобщение образов. Эти образы во многом шли от древней армянской миниатюры.
Увидев Матисса и Гогена в 1906 году, Сарьян только убеждается в правильности своих поисков. В этот же период появляются такие шедевры, как "У колодца" (1908), "У моря. Сфинкс" (1908), «Цветы» (1908), "Автопортрет" (1909), «Гиены» (1909), «Поэт» (1906) и другие.
Чары солнца. 1905
Яркая, звучная палитра, лаконизм, гармония красок, точность образов и восточный колорит становятся визитной карточкой художника. Начинается активный период участия в выставках молодых художников ж. «Мир искусства», «Золотое руно», «Голубая роза» и других.
Завершает этот период становления Мартироса Сарьяна как художника поездка на Восток (1910-1913), ставшая для художника настоящим прорывом. В нем словно проснулись все коды Востока, которые он впитал и на которых вырос. Это было не столько узнавание Востока, сколько узнавание себя, своей природы, своей культуры, своих корней.
«У меня была цель – понять Восток, найти характерные его черты, чтобы ещё больше обосновать свои искания в живописи, - писал художник. - Я хотел передать реализм Востока, найти убедительные пути изображения этого мира,… выявить его новое художественное осмысление». («Сарьян об искусстве»).
Улица. Полдень. Константинополь. 1910
Сначала была Турция (1910), потом Египет (1911), и наконец, Персия (1913). В планах были Китай, Индия и Япония, но первая мировая войны и революция не дали им осуществиться. В Константинополе он живет два месяца и пишет в основном улицы города, заворожившие его ритмом, яркостью красок и … собаками, которые жили здесь семействами.
Он старался как можно точнее и лаконичней передать палящее солнце и контраст цветов, возникающий в лучах раскаленного солнца. Глубина и объем создавались благодаря контрастным синим цветам. Вернувшись из Константинополя, он выставляет свои картины в Москве на выставке товарищества художников. И поражает всех.
Максимилиан Волошин в обзорной статье об итогах художественной зимы 1910-1911 годов с восторгом пишет, что картины Сарьяна стали настоящим открытием сезона, открытием неожиданным и радостным. Художник со своим стилем и своим восточным языком, резко отличающим его от всех прочих художников, в которых был почерк, но не было стиля.
Продавец лимонада. 1910
«В его живописи странно преобразились и турецкие лубочные картинки из Мекки, и элементы татарского цветочного орнамента, и любимые Востоком тона тканей, ковров, изразцов, эмалей, персидских миниатюр.
У европейца эти элементы так и остались бы элементами, а у Сарьяна они органичны, внутренно и живо слиты, и нет возможности их отделить и анализировать. Чувствуется, что он бегло и внятно говорит, но никак не по-русски, а на каком-то определенном восточном языке, который он сам создал».
Третьяковская галерея сразу приобретает картины "Фруктовая лавочка", "Глицинии", "Улица. Полдень. Константинополь", но на выставке были и другие шедевры: «Константинополь. Собаки», «Персиянка», «Улица. Вечер», «Улица. Константинополь», «Константинопольские собаки» и другие.
Собаки. Константинополь. Картон. 1910
Египет стал для художника новым открытием. Его поразила связь времен, древности и современности, а в конечном итоге – дух вечности и бессмертия: ничто и никто не умирает. На этот раз его египетские картины выставляются в Риме (1911):
"Идущая женщина", «Египетские маски», «Ночной пейзаж. Египет». Кроме них Мартирос Сарьян привез из Египта и другие картины: «Улица в Каире», «Пустыня. Египет», «Финиковая пальма. Египет», «Бананы», «Виноград» и другие.
Из Персии (1913) Мартирос Сарьян привез картинки с базара, где жизнь была спокойно и размеренной, почти застывшей в парах кальяна. Но персидские картины создавались уже в Москве, т.к. в самой стране работать было сложно. По персидским мотивам были созданы «Персидский натюрморт», «Персия», « В Персии», «В окрестностях Тегерана» Водопад Абушор около Тегерана « и другие.
Финиковая пальма. 1911
Между поездкой в Египет и Персию была новая поездка в Армению, из которой он тоже привез новые впечатления и новые картины. Свои новые работы художник выставляет в Москве, на выставке «Мира искусства», и в Швеции.
Потом наступил трагический для Армении геноцид, изгнание с исторической родины, убийства, смерти от голода. Художник едет в Армению помогать беженцам.
От увиденного художник тяжело заболел, его увозят в Тифлис в состоянии тяжелого душевного расстройства. Долгая болезнь, от которой его спасает работа и уверенность, что только искусство даст человеку надежду и веру в лучшее.
Персидский натюрморт. 1913
После революции художник сначала живет в Нахичевани, потом, в 1921 году, навсегда переезжает в Армению, где и жил до самой смерти в мае 1972 года. Основной темой творчества Мартироса Сарьяна в эти годы становится Армения: ее пейзажи, деревья, люди, фрукты, цветы. За свою долгую жизнь художник написал почти четыре тысячи картин и большинство - о родной и любимой Армении.
"Во время работы не думаю. Всё что ни рисую, получается Армения. Наши горы, наши ущелья, наши люди, наш свет, наш Арарат. Процесс работы – самозабвение. Вдруг видишь, что-то получилось. Видишь, как частица тебя самого смотрит на тебя. И делаешься каким-то счастливым" - Мартирос Сарьян.
Армения. 1957
Тина Гай
Интересно? Поделитесь информацией!
Related posts
- Константин Сомов. Окончание
- Бэкон-2
- Тамара де Лемпицка: баронесса с кистью
- Казимир Малевич. Конец русского авангарда
- «Дегенеративное искусство»: Людвиг Майднер
- М.Шагал. Париж
- Антонио Гауди. Архитектор, монах, священник
- Бегство в Египет
- Народная стихия в красках
- Эгон Шиле. Любовь. Жизнь. Смерть
nadilel (3)
Игорь Гера... (3)
Lilly (2)
Елена (2)
Абрам (1)
Александр (1)
Александр ... (1)
Алексей (1)
Дмитрий (1)
Елена Шипи... (1)
Здорово!!! А еще можно несколько отрывков разместить? Сарьяна у нас ведь совсем не знают, как та девушка не знала Мейерхольда и Райх. Да и я ничего о нем не знаю, только — по картинам, да по сайтам, которые очень скупы на информацию. Самое интересного узнала с сайта «Музей Сарьяна», но и это так мало!
Недавно попалась мне книга воспоминаний внучки художника Катаринэ Сарьян… я не очень увлекаюсь мемуарной литературой, но эту прочитала с удовольствием …маленький отрывок :
…
Опишу лишь один, но самый памятный визит для всех, кто так или иначе стал его очевидцем — визит А.Н.Косыгина.
Косыгин переступает порог большой комнаты, и они с дедом идут навстречу друг другу. Жужжат кинокамеры. То и дело ослепляют вспышки фотоаппаратов. Не знаю, насколько может быть естественной беседа под наведенными объективами и прилаженными микрофонами, но начинать было надо.
Дедушка, как полагается хозяину дома, приветствует гостя, и говорит, что рад его видеть в Армении. Все рассаживаются за большим столом, и слово берет Косыгин. Он красиво начинает беседу с русско-армянских связях, с того, что рождение Сарьяна в России — одно из свидетельств тесного переплетения судьбы двух народов. Потом настает очередь деда, который спрашивает Косыгина о его месте рождения. Ответ Косыгина: “В Ленинграде” — становится началом непредсказуемого поворота беседы. Сарьян спрашивает: “Простите, в каком году Вы родились?” Ответ: “В 1904-м”.
“Ну, какой же Ленинград! Тогда это был Санкт-Петербург! Вам что, не разрешают даже упоминать это название?”
На несколько секунд воцаряется гробовое молчание. Микрофоны тут же отключают. Выйти достойно из создавшегося положения решает Косыгин. Он не открещивается от Санкт-Петербурга, но говорит, что название Ленинград употребляется настолько часто, что он его использует автоматически. Дедушка, обрадованный таким пониманием, почувствовав себя совсем раскованным, задает убийственный по тем временам вопрос: “Не считаете ли Вы, что переименование города было ошибочным? Ведь строил его все-таки Петр?”
На этот раз вытягивается лицо у Косыгина. Заметив это, дедушка решает примирительно закрыть тему. “Именем Ленина надо было назвать совсем новый, заново отстроенный город”. Дальше беседа остается в “рамках”, но микрофоны так и не включают. На всякий случай…
Визиты высоких гостей были для семьи чреваты еще одним испытанием. По распоряжению сверху, гостей полагалось одаривать. Желательно картиной с видом на Арарат.
“Это для Вас”, — Сарьян протягивает картину с изображением библейской горы.
“О, какое чудо, Арарат! Чем же я мог бы Вас отблагодарить?” — спрашивает Косыгин.
“Я дарю Вам Арарат на картине, а Вы могли бы его вернуть Армении в действительности”.
В театральной постановке здесь прозвучало бы: “Молчание. Занавес падает”.
На следующий день в прессе появилась скупая информация о встрече дедушки с Косыгиным. Вот фотоматериал был обширным…
……………………………………………
У молоденькой журналистки, пришедшей брать у Сарьяна интервью, было редакционное задание: выяснить, как художник относится к тем безобразиям, которые чинит культурная революция в Китае по отношению к представителям творческих профессий. Для придания нужного настроя, журналистка описала жуткую расправу с лауреатом первого международного конкурса Чайковского — Лю Шикунем. Пианисту перебили кисти рук. Дедушка немного помолчал, а потом сказал, что китайцы, решившие строить социализм, идут нашим путем. И рассказал, как кромсали тело одной из самых красивых актрис страны в ее собственной квартире (историю Зинаиды Райх дедушка знал уже в 40-е годы от Лили Брик). “Так что китайцы идут по нашим кровавым следам”. Состояние журналистки было незавидным. Она растерялась, и дедушка решил, что она не знает, о ком идет речь. “Я совсем не учел, что ваше поколение может не знать о такой актрисе. Она была женой великого режиссера Мейерхольда. Тоже, между прочим, перед смертью в застенках подвергся чудовищным пыткам”. У журналистки округлились глаза. Дедушке стало ее жаль, и он решил разрядить обстановку, вернувшись к теме, с которой она, собственно, пришла.
“И что, в Китае всем этим безобразием заправляет Мао Цзедун?”.
Журналистка ответила, что он только указывает направление, а безобразия чинят хунвейбины. Лучше бы она не произносила последнего слова. На этот раз замер дедушка. В его глазах замелькали раблезианские искорки.
“Я очень рад нашей встрече. Вы вот узнали, кто такие Мейерхольд и Райх, а я узнал про этих ху… как там дальше?”.
Если учесть, что первые три буквы дед нарочито произнес неправильно, можно представить, в каком состоянии журналистка вылетела из нашего дома.