(Начало здесь) Русская революция семнадцатого воспринимается по-разному. Баронесса М.Д. Врангель ненавидела большевиков, красногвардейцев, бывшую прислугу, вдруг превратившуюся в барыню, но главное - ненавидела весь строй послереволюционной жизни.

Невольно сравниваю воспоминания баронессы М.Д. Врангель с воспоминаниями Ирины Одоевцевой, совсем другими по настроению - оптимистичными и жизнеутверждающими, хотя вспоминают они одни и те же годы, один и тот же город, принадлежа  одному и тому же классу.

Может быть, дело в том, что у одной - было всё  впереди, а у другой - всё в прошлом? Баронессе -шестьдесят, начинающей поэтессе - двадцать два. Как бы то ни было, но читать то и другое - интересно. Воспоминания баронессы М.Д. Врангель делятся на две части: в первой - рассказ о ее мытарствах и бегстве в Финляндию, во второй – описание замерзающего Петрограда.

Петроград глазами М.Д.Врангель (в сокращении)

«Многие улицы и Невский у Александровского театра покрыты лужайками. Вокруг чище и прозрачнее, так как фабрики и заводы бездействуют.  Летом на улицах попадаются дамы, донашивающие бывшие элегантные платья и шляпы, а ноги, за отсутствием сапог, в вязаных веревочных туфлях с голыми икрами как у ребенка, за недостатком чулок.

Зимой единственный экипаж - салазки: на них перевозят домашний скарб, дорожные вещи с вокзалов, извозчиков давно нет; утомленные матери везут на них своих полуголодных ребят. Магазины все закрыты и наглухо заколочены, так как товары все реквизированы, а предприятия национализированы.

Вопрос желудка на первом месте. Я была на службе среди самого цвета интеллигенции, и мы замечали за собой, о чем бы ни говорили, обязательно перейдем на вопросы продуктов. Большинство - раздражительные, издерганные и затравленные.

Масса выдающихся общественных и научных деятелей погибли от расстрелов и голода. Умерли от истощения академики А.С.Лаппо-Данилевский и А.А. Шахматов…. Можно составить обширный мартиролог погибших во цвете лет, сил и дарований от руки большевиков. Профессора и студенчество живут в подозрении.

Ради заработка служат одновременно в нескольких учреждениях и, конечно, наука отходит на второй план. Ни учебников, ни учебных пособий нет, научные журналы не издаются, заграничные не получаются, школы значатся более на бумаге; в действительности же сокращены до минимума, так как нет помещений, топлива, учителей, пособий и т.д.

Благодаря совместному обучению девочек с мальчиками при современной недисциплинированности и распущенности - один разврат. В классах приказано убрать иконы, запрещено носить кресты.

Церкви домовые, при учебных заведениях, правительственных и общественных учреждениях, а также военные - закрыты. Газеты полны издевательств по адресу священнослужителей. Тем не менее, замечается большой религиозный подъем.  

Крестные ходы, изредка допускаемые по настоянию части рабочих, привлекают сотню тысяч народа, таких грандиозных прежде никогда не бывало. Церкви переполнены молящимися. Так как церкви теперь на иждивении прихожан, надо видеть, с какой любовью и рвением приводятся ко дню торжественных праздничных богослужений церкви в порядок…

Не только дьяконов, но и псаломщиков зачастую нет, служит один священник, прихожане сами предлагают читать псалтырь. Образовали прекрасные, хорошо спевшиеся хоры. Появился совсем новый тип священника, молодые, образованные, подчас с университетским образованием.

Очень теперь распространены общие исповеди. Такого молитвенного настроения мне прежде в церквах никогда не довелось видеть: люди рыдают и действительно каются в грехах, а не исполняют это, как бывало у многих прежде, для проформы.

Улицы переименованы. Невский - теперь проспект 25 Октября, Литейный - улица Володарского, Морская - улица Халтурина, Каменноостровский - улица Красных Зорь, есть проспекты Карла Либкнехта и Карла Маркса. Царское Село переименовано в Детское Село - Урицкого. Павловск назван Слуцк в память коммунистки Веры Слуцкой.

Таврический дворец именуется - дворец Урицкого. Понаставлено множество памятников великих деятелей, отцов революции - Лассаля, Карла Либкнехта, Розы Люксембург, Володарского. Теперь придворные художники и скульпторы - футуристы. Можно себе представить всё великолепие их памятников.

Придворный поэт Рабоче-Крестьянской Республики Вл. Маяковский, о таланте которого говорят, захлебываясь. Один из любимых поэтов еще Демьян Бедный. Целая плеяда появилась пролетарских поэтов, есть и крестьянские поэты: Клюев и Есенин. Пантеон современный - Марсово поле, где хоронят великих усопших коммунистов, - нечто вроде свалочного места.

Водопроводные и канализационные трубы полопались. Нечистоты, мусор, грязная вода выбрасываются, куда попало, на лестницу, во двор, через форточку на улицу. Дворники упразднены как буржуазный пережиток.

Вся эта прелесть накапливается и превращает город в клоаку, несмотря на устройство всевозможных санитарных "дней" и "недель" - повинностей для истерзания буржуев. Температура как в частных квартирах, так и в большинстве учреждений на нуле.

Все, и на службе, и дома, сидят в шубах и шапках. Спят не раздеваясь. Многие до воскресенья не моются, белья не меняют по месяцу за отсутствием мыла и, конечно, вшивеют. Вши повсюду: в вагонах, больницах, трамваях, школах. Не могу умолчать об оригинальной спекуляции этим продуктом.

Красноармейцев сильно тянет в деревню, а отпуск дают только как отдых после перенесенного сыпного тифа, и вот солдатики задумали делать себе прививки тифа посредством вшей. Сейчас же нашлись и поставщики. За коробку с пятью вшами с сыпного больного брали 250 рублей, и дело пошло к общему удовольствию.

Смертность в Петрограде ужасающая, эпидемии возвратного, сыпного тифа, испанки, дизентерии и холеры. Население в 1917 году было 2 миллиона 440 тысяч в Петрограде, в 1920 году насчитывают всего 705 тысяч; конечно, расстрелы, эмиграцию тоже надо иметь в виду.

Состояние больниц не поддается описанию, все больницы и эвакуационные пункты забиты. Врачебный персонал сам повально болен. Больные отмораживали себе руки и ноги и умирали от замерзания. В больницах в палатах на 200 больных один-два термометра.

Медикаментов самых необходимых: касторовое масло, сода, не говоря уже о наркотиках, - нет. В операционных комнатах мороз, у операторов коченеют руки.  Они не могут держать инструментов в руках. Ванны не действуют, уборные - клоака.

В мертвецких груды скопившихся трупов, так как ни гробов нет, ни перевозить не на чем. Сиделки понятия об уходе за больными не имеют, грубы, обирают больных. Сестры милосердия новой формации флиртуют, а не занимаются делом.

Путешествие теперь – мучение ада. Вагоны забиты людьми, никаких подразделений на классы нет, хотя комиссары и прочие важные чины государства имеют не только особые отделения, но и целые вагоны в своем распоряжении. Двигаются поезда черепашьим шагом. Достать питание в дороге немыслимо.

Товарищи забираются даже в сетки для ручного багажа, ездят на крышах вагонов, на паровозах, на подвесных прутьях. Внутри всё кишит вшами. Такая же картина в трамваях. Катастрофы то и дело, за недостатком смазочных средств вагоны горят, люди в панике выскакивают, выбивают стекла, калечат друг друга.

Приезжавшие из провинции уверяли меня, что в таком же положении вся совдепская страна». (Продолжение здесь)

Тина Гай

В тексте использованы плакаты времён русской революции семнадцатого

Related posts

• Белый террор
• Случай из жизни времен Великой Отечественной-4
• Русская революция. Взгляд с другой стороны
• Воспоминания баронессы. Продолжение
• С.Федорченко: мистификаторы и литераторы
• Семнадцатый год. "Народ на войне". Фрагменты.
• Софья Федорченко: цена мистификации
• Роман в письмах. Окончание
• Умные афоризмы
• Маркиз де Сад. Ужасы свободы