Бориса Григорьев. Автопортрет с курицей и петухом

Борис Григорьев принадлежит к числу  художников русского авангарда. За границей, в первой трети двадцатого века, он считался великим художником,  в России - запрещенным белоэмигрантом.  Впервые на Родине выставка его работ состоялась, благодаря  усилиям Дмитрия Сергеевича Лихачева,  в 1989 году в Пскове - после семидесяти лет забвения. В 2011 году к стодвадцатилетию со дня рождения художника  была организована самая крупная ретроспективная выставка его работ в Русском музее.

Организаторам удалось  собрать сто пятьдесят работ из разных музеев и частных коллекций. Интерес к художнику  подогревался ценами на аукционах и огромной популярностью, которой пользуются  его рисунки и картины у частных коллекционеров. Но они, увы,  не всегда готовы делиться своими сокровищами. Так, например, с аукциона была продана серия  иллюстраций художника «Гоголевские типы», но все поиски найти нового хозяина не увенчались успехом.

Однако сегодня Борис Григорьев, несмотря на растущий спрос на его картины и рисунки, находится далеко не в числе первых русских художников. Гораздо большей популярностью пользуются Малевич, Кандинский и Айвазовский.

Портрет Вс. Мейерхольда. 1916

Выпал он и из числа современных художников, которые не столько отражают реальность, сколько творят ее, как, например, Мунк, Бэкон, Фрейд, Шиле или Аракава. Но то, с чего Борис Григорьев  начинал в России, по потенциалу было близким к этому уровню. Жаль, что его судьба сложилась так, что  проявить свой талант художника-философа ему удалось лишь в малой степени.

Жизнь Бориса Григорьева, как у большинства русских интеллигентов начала прошлого века,  разделилась на две половины: до эмиграции и после. Осенью 1919 года, в тридцать три года, тайно и навсегда,  вместе с семьей он бежал в Финляндию, потом  жил в Берлине,  затем переехал в Париж. За границей художник  прожил  двадцать лет: в известности, благополучии, путешествиях и в работе.

Но умирал  он, как и жил, в полном одиночестве, учеников и последователей не имел, друзей – тоже, с Россией никаких связей не поддерживал. Умирал от рака желудка на своей вилле Бориселле на юге Франции,  которую построил через шесть лет после эмиграции. Здесь, тоже в полном одиночестве и бедноте, умирала потом его жена, пережившая почти на полвека своего мужа.

Цикл "Расея". Крестьянская земля (Земля Народная). Фрагмент. 1917

Манера художника за двадцать лет пребывания в эмиграции очень сильно изменилась, и не всегда  в лучшую сторону, хотя найденный им еще в России стиль узнаваем. Художник работал  в разных манерах,  но лучшие его работы были написаны все-таки в России, которую он чувствовал на глубинном уровне и всегда говорил о себе только как о русском художнике.

Более того, художник  считал, что он – и есть Россия. И во многом это было правдой. У него было много врагов и недоброжелателей, имел неуживчивый и скверный характер: вспыльчивый, излишне эмоциональный и экзальтированный.

Есть художники, которые эмигрировав, становятся ярче, интересней, полнее  раскрывают свой потенциал, как, например, Леон Бакст,  а есть те, кто вместе с Родиной теряют  главное, что составляло их суть и дух. К последним относился Филипп Малявин и в какой-то степени Борис Григорьев, хотя в Америке, куда он часто приезжал, чтобы выполнять дорогие заказы, его считали художником настоящей  славянской души – буйной, стихийной, пугающей.

Наверное, понимая это, он рвался обратно в Россию, обращаясь с просьбой  посодействовать возвращению к Луначарскому и Горькому. Но желание вернуться пропало после встречи с Замятиным, рассказавшим Борису Григорьеву, у которого он жил в Париже после выезда из России, что происходило в стране и со страной.

Цикл "Расея". Деревня. 1918

Удивительно, но все эти ужасы художник чувствовал и предвидел всегда  и сумел дать им голос,  когда в 1916-1917 годах написал свою знаменитую серию «Расея». В ней оживала Россия не Васнецова, Нестерова и Левитана, а другая, необработанная, допетровская, грубая,  подпольная, злобная, разинская, затаившаяся в своей злобе как в подполье, готовая  взорваться в беспощадном и бессмысленном бунте в любой момент. Именно это и произошло в 1917 году.

У зрителя и читателя, смотрящего на «Расею» Бориса Григорьева, возникает двойственное чувство: с одной стороны, покоряет творческая манера художника - необычность красок, точность линий, плотность живописи, которую он лепит как скульптуру, а с другой, шокирует содержание, которое художник передает с помощью  прекрасно-завораживающей формы. Форма и содержание разительно контрастируют и конфликтуют друг с другом, приводя зрителя в замешательство.

У художника было мало поклонников, больше - врагов, хотя все признавали его талант.  Константин Сомов, тонкий эстет, любитель рафинированной красоты, его ненавидел, Александр Блок называл  глубоким, но страшным, Александр Бенуа увидел в его «Расее» пророчество  о грядущем хаме, представшем в виде головы Горгоны. Алексей Толстой в предисловии к книге «Расея» пишет:

Цикл "Расея". Старуха-молочница. 1917

«На меня живопись Григорьева производит двойственное впечатление: в ней – чудесная плоть искусства и вместе – что-то недоговоренное, что-то нарочно подчеркнутое. Стоя перед его полотнами я чувствую: «Вот крупный талант, но он в чем-то насилует меня.

Всматриваюсь в его полотна: – они цвета спелых хлебов, цвета северной зелени, -  прозрачные, в них много алого, легкого, незлобивого: - славянские цвета.

Всматриваюсь далее: - из полотен выступают морщинистые, скуластые лица – раскосые, красноватые, звериные глаза. Рядом с головой человека – голова зверя, та же в них окаменелая тупость: это сыны земли, глухой, убогой жизни. Тысячелетние морщины их и впадины – те же, что и на человеческих лицах -  на звериных мордах. Изрытые лица, изрытая земля… Звериная Россия, забытая людьми и Богом, убогая земля.

В этой России есть правда, темная и древняя. Это вековечная, еще допетровская Русь, первобытная, до нынешних дней еще дремавшая по чащобам – славянщина, татарщина, идольская, лыковая Россия»

Такой Россию никто и никогда не изображал. Разве что в литературе – Чехов и Бунин. Мало-помалу вокруг России возник миф как о святой, православной, сказочной, мистической, широкой и хлебосольной, которую воспевали Нестеров, Васнецов, Левитан, Шишкин, Кустодиев….

Григорьев с жестокостью и даже цинизмом попытался развеять этот миф, что ему многие  не простили, хотя и сегодня, глядя на эти картины, мурашки бегут по коже, потому что чувствуешь, что эта «Расея» никуда не исчезла, она сидит в каждом русском, особенно в деревнях. У нее нет выхода, но когда накопится критическая масса, то все это подполье вырвется на белый свет и заявит о себе, как уже было не единожды в истории.

Поэтому Алексей Толстой продолжает, что эту злобную лыковую Россию носит в себе и он, и потому картины Григорьева так задевают, и так страшат. Но если вспомнить Велимира Хлебникова, то он тоже воспевал каменную бабу, простоявшую тысячу лет на кургане и на его могиле вместо памятника установлена именно такая баба, которую действительно нашли на древнем кургане.

Цикл "Расея" Девочка с бидоном. 1917

Художник не показывает Россию окультуренную, великую и прославленную. По большому счету эти две России противостоят друг другу что тогда, что сейчас. Кто был на выставке, первые показавшей "Расею", сразу понял о чем это: друг на друга смотрели глаза интеллигентных и утонченных эстетов «Мира искусства» и глаза зверя, заглядывавшего в души этих художников.

«Расея» включает около шестидесяти  рисунков и девять полотен, самыми известными из них являются «Крестьянская земля», «Старуха-молочница», «Деревня», «Девочка с бидоном», «Олонецкий дед». Задумывалась серия «Расея»  как книга, потому что  Борис Григорьев был не только художником, но еще и литератором: писателем,  мемуаристом, поэтом и даже пытался писать пьесы.

В России в 1918 году эта книга вышла в двух вариантах. Потом, в эмиграции, художник издал ее на немецком и французском языках. А, добавив в эту серию несколько других картин, он издал новую книгу «Лики России», но в ней уже  не было  того напряжения, которое шокировало зрителей в 1918.

Цикл "Расея" Олонецкий дед. 1918

О «Расее», как и о самом Григорьеве, скоро забыли. Книга попала в запасники, была запрещена, а вскоре  был восстановлен прежний миф о святой Руси, богатой героями, культурой и хлебосольством. О той «классовой ненависти», которая смотрит на нас открытым  злобным взглядом уже никто и не вспоминал.

Правда, в 1930-м году в журнале «Красная нива» была размещена репродукция одной из картин серии  «Лики России», но без имени автора. Картину выдали за злобную карикатуру.  Сегодня  Борис Григорьев известен больше как портретист. Самые известные портреты художника - это  портрет Вс.Мейерхольда, М. Горького и Ф.Шаляпина.

Но его кисти принадлежат портреты  В. Хлебникова, которого он очень любил и который оказал на него огромное влияние, А.Коровина, Б.Кустодиева, С.Рахманинова, М.Добужинского, С.Андрониковой, М.Шёрлинга и многих-многих  других.

Тина Гай

Related posts

• Антонио Гауди. Архитектура правит в молчании
• Максим Кантор. Битва в одиночку
• Ауэрбах. Афоризмы
• Хаим Сутин-4. Окончание
• Анри Картье-Брессон - Глаза XX века
• Василий Кандинский
• Мартирос Сарьян. Окончание
• Деревянные книги
• Казимир Малевич. Конец русского авангарда
• Мэттью Стоун